Вот Доротею, бледную, без силы, В одной рубашке, тащат альгвасилы{158}. Отчаянье, смятенье и позор Ей затуманили прекрасный взор, И заливается она слезами, Ужасный столб увидев пред глазами. Ее веревкой прикрутивши тут, Тюремщики уже солому жгут. И восклицает дева молодая: «О мой любимый, даже в этот час В моей душе твой образ не погас!..» Но умолкает, горестно рыдая, Возлюбленное имя повторяя, И падает, безмолвная, без сил. Смертельный цвет ланиты ей покрыл, Но все же вид ее прекрасен был. Клеврет{159} архиепископа бесчестный, Скот, называвшийся Сакрогоргон, Толпою зрителей проходит тесной, Мечом и наглостью вооружен, И говорит направо и налево: «Клянусь, что еретичка эта дева. Пусть скажет кто-нибудь, что я не прав. Будь он простолюдин иль знатный граф, Но моего отведает он гнева, И я с большой охотой смельчаку Мечом вот этим проломлю башку». Так говоря, идет он горделиво, Топорщась, губы поджимая криво, И палашом{160} отточенным грозит. И все дрожат, никто не возразит. Желающего нет подставить шею Под саблю, защищая Доротею. Сакрогоргон, ужасный, как палач, Всех запугал. Был слышен только плач. И своего подбадривал клеврета Прелат надменный, наблюдая это. Над площадью витавший Дюнуа Не мог стерпеть такого хвастовства. А Доротея так была прекрасна В слезах, дрожащая в тенетах зла, Такою трогательною была, Что понял он, что жгут ее напрасно. Он спрыгнул наземь, гнева не тая, И громким голосом сказал: «Вот, я Пришел поведать храбростью своею, Что ложно обвинили Доротею. А ты – не что иное, как хвастун, Сообщник низости и гнусный лгун. Но я хочу у Доротеи ране Узнать подробно, в чем ее позор, Как, оболгав, возводят на костер Подобную красавицу в Милане». Он кончил. Удивившийся народ Крик радостной надежды издает, Сакрогоргон, от страха умирая, Пытается держаться храбрецом. Прелат надменный, злобы не скрывая, Стоит с перекосившимся лицом. А Дюнуа стал слушать Доротею, Почтительно склоняясь перед нею. Красавица, не поднимая глаз, Вздохнув, печальный повела рассказ. Осел, расположившись на соборе, Внимательно вникал в девичье горе; И радовался набожный Милан, Что знак Господней благодати дан.
Песнь седьмая
Как Дюнуа спас Доротею, приговоренную к смерти Инквизицией.
Когда