лица вниз и останавливается в районе груди. Молли осторожно тычет ее пальцем в ямку между ключиц и скользит чуть вниз. – …Как бьется это твое светящееся сердце. Хочу пересечь эту границу. Понимаешь?
Торн не понимает ровным счетом ничего. Помимо этого, она думает, что опрометчиво считала Майли недалекой. В сравнении с Торн и камень будет гением.
– Ты пьян, Молли.
– И говорю чистую правду, сказал же. Послушай, – теперь он кладет руку на ее встрепанные волосы у лица, задевает краешек шапки. – Я всю жизнь стараюсь сделать из себя что-то приятное, свести на нет то, что я полукровка. Всю жизнь из кожи вон лезу, стараясь. И только когда я тебя увидел, я понял, что можно не притворяться. Потому что ты настоящая, и ты справляешься без лжи. Понимаешь?
Торн едва ли не смеется ему в лицо от абсурдности этих слов. Она не справляется. Она проверяет каждый свой шаг и все равно делает все неправильно. Неуместная везде, где только можно, и…
Она и правда рассмеялась бы, если бы Молли не поцеловал ее раньше.
Его губы мягкие, теплые; на вкус он как противное сладкое вино из ягод, но теперь этот вкус ощущается совсем иначе. Она растеряна, даже не думает, размыкает губы, чтобы сказать хоть что-то, но Молли пользуется этим, и от этого поцелуя у нее путаются мысли.
Она ощущает его теплую руку в своих волосах; та медленно скользит, сбивая шапку, задевая резные длинные уши. Молли придерживает ее за затылок так, будто боится, что она убежит.
Это все совершенно лишено смысла.
Она не знает, насколько не сразу кладет руку ему на грудь и настойчиво давит. Молли послушный, отпускает ее почти сразу, даже руки убирает прочь. У него такой невинный вид, будто бы он только что украл все яблоки из запасов каравана.
Она не знает, что сказать. Он больше не рядом, а она его все еще чувствует. Это мешает.
Она молчит, и вся эта ситуация становится только хуже, только еще более неловкой.
– Ну… – она должна сказать хоть что-то. Но только что-то нормальное. Не испортить ничего. – …Я спать!..
Какой. Провал.
Торн подскакивает на ноги, восстанавливая расшатанное равновесие. Молли вскакивает следом, но у него нет таких врожденных особенностей, и он пошатывается.
– Нет, этого определенно было многовато, – хмыкает он, кивая на бутылки, поддерживая веселый вид. Только вид. – Будешь заботиться о похмельном мне с утра?
Торн тоже хмыкает. С ним все еще возмутительно легко.
– Булку тебе украду.
Он неловко кивает.
– Сойдет.
Торн не помнит, когда еще убегала к себе так поспешно.
Дети стали пропадать несколько дней спустя.
Они отъехали достаточно далеко от Города-Бастиона, чтобы можно было, даже ослепнув от отчаяния и надежды, думать, что кого-то могли забыть в стенах города. Грешили на животных, затем – на то, что дети могли и сбежать. Но чем чаще это стало происходить, тем меньше складывалось иллюзий.
Караван вынужден был остановиться на неопределенный срок. Место оставляло желать