пропастью, как если бы им выстрелили из рогатки. Полет его был долгим, и, если бы не встреченный им по пути древесный ствол, он бы смог долететь до самого экватора планеты.
Когда же космические сущности приблизились к обломкам, которые остались от деревьев, они нашли хохочущего Рапсота. Он поднялся, отряхнулся, вытянул из башмака застрявшую ветку и спросил:
– Знаете, за что я люблю музыку?
Но сущности – одна деликатно, другая грубо – ответили, что не очень.
– Музыку я люблю именно за это. Если одновременно рыгнуть и дернуть струны образуется звуковая подушка, которая незамедлительно лопается. Это очень громко и весело. Но сейчас она помогла мне преодолеть эту пропасть. Воистину, музыка – великая сила!
И маленький отряд углубился в заросли.
Озеро нашлось быстро. Девственная прозрачная вода отражала каждый лучик и искрилась нежным золотом.
– Какая красота… У меня… У меня даже… дыхание перехватило. – Здоровяк протер глаза. – Что это? М-м, соленое. Я плачу? Я плачу! Это так красиво! Никаких слов не хватит, чтобы описать мое вдохновение! На меня будто обратила взор сама богиня красоты. У меня не хватает слов описать это божественное великолепие. Я поражен. Я поражен! – И этот гигант мысли, этот здоровяк, что перерос два метра, рухнул на колени перед самой кромкой воды. Он плакал навзрыд, и слезы его смешивались с озером. Почему он проявил такую сентиментальность? Он этого не знал. Не мог знать. Но мог чувствовать! Его обняла вся нежность мира. Все прекрасное, что есть в смертных существах, наполняло его сердце. Раньше никто не обнимал его так. Поклонники любят его, не любят, а любят. Они ценят его не за личность, но за музыку. Они восхищаются не им, но талантам его. Те же, тот же, от кого Рапсот хотел получить любовь, получить признание… Впрочем, это не важно. И гимнопевец согласился с этим утверждением. Это не важно. Слезы помогают забыть все дурное. Слезы помогают справиться с огорчением, с разочарованием. Слезы вымывают из души все горькое. И гигант, плачущий здоровяк, понял, что озеро волшебное. И прикоснулся он губами к воде, собрался сделать глубокий глоток.
Но визгливый возглас прервал его. Рапсот повернулся к источнику нечленораздельного выкрика. Это был тощий мужчина неопределенного возраста. Под его тонкой прозрачной кожей были видны почти синие нити вен, а сам он казался призраком, призраком сутулым и недовольным. У него был круглый живот, от которого отходили безвольные руки, пружинящие ноги и длиннющая шея. На шее болталась, как перезрелый плод, вытянутая голова. Глаз видно не было – на самую переносицу были натянуты непрозрачные круглые очки. Светлые жирные волосы небрежно свалялись. Одет он был во все синее и очень пыльное.
– Не смей пить из озера! – сказал незнакомец.
– Почему? Озеро ведь так прекрасно! Я хочу, чтобы частичка ее красоты была и во мне!
– Ты видел озеро? Этого достаточно. Ты и так получил больше красоты, чем следовало бы.
– О чем ты говоришь? И почему красоту ты называешь красотой?
– А ты