уже с яруса Крячиков. – Что делать?
– Тушкин где? – рявкнул Михаил Михайлович, багровея. – Где завтруппой?
Из последнего ряда что-то живое стремительно переместилось к сцене.
– Я здесь, Михал Михалыч.
– Делайте что-нибудь!
Живое обмерло и исчезло.
– Кто это? – спросил Троицкий у рыжего артиста.
– Как, вы еще не удостоились? Пора. Это заведующий труппой, наш Арик Аборигенович.
– А-а, я уже слышал про него.
– Только слышали? Скоро увидите в лицо, – тихо, сквозь зубы, вытолкнул из себя рыжий артист.
– Михал Михалыч, – суетился на ярусе Крячиков, – я в окно попробую.
– Хоть в пасть киту-нарвалу полезет, – комментировал Фима Куртизаев. – Ему квартиру обещают.
Крячиков, взобравшись на спинку кресла, ухватился за створку окна.
– Здесь покрашено, – крикнул он, балансируя на округлой спинке.
– Дайте ему газеты, – посоветовал рыжий актер, – чтобы не замарался.
Кто-то отговаривал Крячикова лезть в окно. Куртизаев советовал ему, как это сделать лучше, кто-то, уже не стесняясь, смеялся. Директор оцепенело смотрел наверх и беззвучно шевелил губами. Он, видно, собирался о чем-то сказать, но в последний момент раздумал.
– Пусть лезет, лезь! – ревел из зала Рустам. – О, дайте, да-айте мне свободу!..
О главном забыли. Тот молча стоял у сцены, рядом с директором, склонив набок голову, и то закручивал, то раскручивал колпачок авторучки.
Наконец постелили газеты. Тушкин, ворвавшийся в ту же минуту на ярус, оттолкнул Крячикова и сам влез в окно.
– Обошел, дьявол, – всплеснул руками дядя Петя.
– Смотри, осторожнее, у тебя же ишиас, – кричал ему Рустам.
Радио замолкло.
– Товарищи, – облегченно вздохнул директор, – Игорь Станиславович…
– Вам кто позволил влезть ко мне в цех! – донесся из радиобудки визгливый голос радиста.
– Товарищи, – взмолился директор, – прекратите это…
– Чтобы это было в последний раз, – высунувшись из окошка в зал, кричал радист, – у меня тут материальные ценности, вы меня слышите?..
– Товарищи, – выдержав паузу, повторил директор, – Игорь Станиславович что-то хотел нам сказать… Вы будете говорить, Игорь Станиславович? – спросил он с опаской, безнадежно упавшим голосом, уже не в состоянии вернуться к тому торжественному тону, с которого начал представление главного.
– Нет, – спокойно ответил Уфимцев, – давайте меньше разговаривать, особенно на репетициях – от души нам этого желаю… А с труппой я познакомился, Игнатий Львович… вот в такой непринужденной обстановке.
И он ушел в сопровождении директора.
– Минутку внимания, – громко крикнул с яруса Арик Аборигенович. – Игорь Станиславович всех просил, по мере освобождения от репетиции, подходить к нему в кабинет для беседы.
– Ну, начинается, – проворчал рыжий артист.
Остальные