кожи следы мелких веснушек, пригладил упавшую на лоб русую прядь, прищурил глаза. «Усы бы мне отпустить?» – вспомнил он совет Павла Сергеевича.
Дверь приоткрылась, в гримерной появился завтруппой
– Приветствуем начальство, – с подхалимской улыбкой поздоровался за руку Рустам, низко кланяясь, будто что-то обронил на пол.
– Что-что-что, что такое, – тут же заинтересовался Арик Аборигенович, не выпуская его руки, и клонясь вместе с ним.
– Ничего.
– Ничего, – согласился завтруппой.
Троицкий вопросительно взглянул на дядю Петю.
– Что непонятного, – хмыкнув, шепнул тот на ухо, – завтруппой обнюхивает артиста перед премьерой – нет ли запаха спиртного, а тот уклоняется. Собачья должность.
– Так… здесь все на месте? – поинтересовался завтруппой. – Отлично. А вот Ланской пока нет, а там, на проходной, её ждет супруга нашего «героя-любовника» с малолетним дитём. Авось не зарежет. Ладно, – и он невзначай заглянул каждому под стол.
– Да нет у нас, Арик, – развел руками Рустам, и показал пальцем на стенку, мол, там поищи.
– Ну, я пошел.
– Да… Арик!
– Что?
Завтруппой резко повернул голову и с готовностью потянулся к лицу Рустама, который, оголяя пальцем розовые десны, предупредил:
– Мне в больницу надо, зубы лечить. Я премьеру отыграю, и недельки на три выйду из строя. Ищи замену.
– У нас двадцать бюллетеней, – радостно сообщил завтруппой.
– Значит, будет двадцать первый.
– Ну, бюллетень каждый может взять…
– Ты что, не видишь, я говорить не могу?
– Нет, не вижу. Открытие сезона, двадцать бюллетеней. Играть некому. Вот Пал Сергеича пришлось просить.
– Меня просить не надо, – хмуро ответил тот.
– Пал Сергеич, – развел руками завтруппой, – мы знаем, что вы человек безотказный, а где теперь таких возьмешь?
– Поэтому и выперли меня на пенсию.
– Ну, я пойду, – засуетился Тушкин. – Приезжают сегодня из Москвы. Сам автор… – И он исчез за дверью.
– Ты бы лучше теплодуй в декорационном починил, эй, народный контроль, замерзаем на сцене, – кричал ему вдогонку Рустам.
Остальные не шелохнулись, будто никто и не заходил.
– Иуда, – спокойно сказал Рустам. – Вы помните как он пил? А теперь ходит по театру, вынюхивает. Вот тебе, Пал Сергеич, пример, как вредно бросать пить гнусным типам. Пока пил, был человеком, а как пить бросил… Его чуть из театра за пьянку не выгнали. Так не выгнали же. Теперь такой гнидой стал. Тоска, делать нечего, душа просит, а он ей шиш. На собраниях так и лезет выступить, и такое про всех несёт. А всё началось с народного контроля. Не понравилось, видишь ли, ему, пьянице, как народный контроль работает. И нашелся какой-то умник, скажи ему: вот ты и берись. Он и взялся, черти бы его от нас взяли. Выпер из театра Ефимыча, какой завтруппой был, душа человек. Придрался, что у него вторая