ее проституткой, а изодранные развороты, которые швырнула ей в лицо, – коллекцией порнографии.
– А ты что? – спросила я Любку, когда вечером того же дня мы сидели на своих великах посреди пыльной деревенской дороги.
– Ржала, как дурочка, и говорила, что под дождик из обрывков попала, – Любка хитро сощурила глаза.
Мнение бабушки ее, судя по всему, не волновало: поорет и забудет. Такая реакция поразила меня больше самого факта постыдной находки. Любка была себе на уме, не то, что я. Я бы умерла от стыда, не знала бы, как смотреть в глаза своей бабушке, отношения с которой надо было бы восстанавливать всё последующее лето, случись такое в нашем доме. Я ежилась от страха при одной мысли об этом. Любка же откуда-то знала, что журналы – это нормально, ничего стыдного в них нет, а всё эти крики про проституцию и порнографию – часть идиотской вселенной, в которой жила давно выжившая из ума старуха, и проникать туда Любке было вовсе не обязательно.
Я же обитала во вселенной собственной бабушки – поэтому страшилась ее осуждения, нового мнения о себе. Раз взрослые об этом не говорят – значит, это что-то запретное. Как курение. Значит, всё, связанное с этим, стоит держать в секрете. Ведь их реакция – непредсказуема. Реакцию Любкиной бабушки я уже узнала, и, хотя и подозревала, что моя бабушка – другая: она носила спортивный костюм, короткую стрижку, целыми днями работала в саду и читала, – тем не менее, рисковать мне не хотелось. Легче было притворяться, что соблюдаю все правила (которых, кстати, никто никогда мне не обозначал), – и я тоже стала выдирать развороты с фотокомиксами и убирать их с видных мест, прятать в книжном шкафу вместе со старыми, давно прочитанными компьютерными журналами младшего брата.
В вестибюль вышла медсестра в фиолетовом костюме и пригласила меня на прием. Мой врач, высокая дама с копной темных кудрявых волос и длинными ресницами, сидела за столом, деловито уткнувшись в монитор. На стеллаже справа стояли многочисленные рамки с фото детей разных возрастов. Ее это дети, или дети, выведенные в результате ее трудов, спросить я никогда не решалась.
– Итак… – начала она.
– Пришла на осмотр после неудавшегося… – протараторила я, чтобы сразу перейти к сути.
После очередного безрезультатного ЭКО, которое мы сделали накануне Нового года, она позвала меня на прием. Но я была не в состоянии явиться в клинику и обсуждать всё произошедшее с моим телом. Собралась с духом – только сейчас, в середине весны.
– Пожалуйста, – она указала рукой на дверь в соседнюю комнату, где в тени за ширмой притаилось гинекологическое кресло.
Мне не надо было объяснять, что делать, ведь я проходила это уже сотни раз. Зайти за ширму, снять джинсы, носки и трусы, натянуть хлопковые бахилы-тапочки и залезть в кресло. Бёдра улеглись в подставки, и, хотя колени норовили машинально свестись, я уже давно не испытывала стыда или смущения. Она подошла к креслу сбоку и начала делать УЗИ. Уставилась