смогут продолжать наступление на Джанкой.
Поэтому эта ночь и последующие, он гарантировал, будут спокойными, а команд на эвакуацию не будет. Закончил Лизунов рассказ грустным повествованием о том, как были похоронены стрелки-радисты, погибшие в неравном бою, взорван подбитый самолёт, и теперь мы едем на новый аэродром, так как на старом высадился немецкий десант. Всё это было подтверждено «командором», который своей весёлой улыбкой и прежним знакомством с женским персоналом окончательно рассеял недоверие к двум авиаторам в пыльных лётных комбинезонах.
После этого мы были приняты женским подразделением окончательно.
Стройная, в хорошо подогнанном обмундировании старшина роты первая поняла необходимость приютить на ночь и обласкать героического командира и его штурмана. Последовала нужная команда, и я попал в распоряжение очень приятного сержанта с мягким украинским говором, заботливым взглядом и ласковыми, сильными руками. Было приятно мыться душистым мылом и полоскаться тёплой водой, смывая месячную грязь. Еще приятнее чувствовать заботу милого существа, находящегося рядом с большим синим чайником.
Затем был ночной ужин, определивший наши отношения и взаимный выбор. От выпитого спирта и девичьего окружения по телу растекалась взбудораженная горячая кровь, усиливая ожидания чего-то для меня важного и таинственного. Тихая звёздная ночь, по-южному тёмная, не пугала и не настораживала, а ласкала в своих объятиях всех, кто был жив и хотел жить. В маленькой комнатке длинного барака мне и Лизунову были определены две солдатские койки, которые принадлежали, как выяснилось позже, нашим заботливым младшим командирам. Пока всё шло так, как обещал «командор». Свет в комнате потушен, через открытое окно повеяло ночной свежестью.
Настало время ожидания. Время остановилось. Наконец дверь приоткрылась, и в комнату проскользнули две тени. Было слышно, как они раздевались, укладывали своё обмундирование, сдержанно хихикали и о чём-то шептались. Ко мне под простыню забралась та, которую я так долго и с таким нетерпением ждал. Я ощутил наяву запах девичьего тела с привкусом приятного аромата хозяйственного мыла. Первый раз я был так близок с девушкой, и первый раз я верил в реальность свершения, о котором только мог мечтать молодой, здоровый организм. Но ничего этого не случилось. Всё было так, как хотела она, как ей подсказывали разум, чувства и сердце. Вдобавок, видимо, ещё действовал девичий уговор. Наши поцелуи и взаимная ласка оканчивались внезапно и так решительно со стороны милой девушки, что мне оставалось только ждать и слушать её нравоучения, которые сменялись политинформацией и слезами о расстрелянных немцами многочисленных родственниках.
Чудом спасшаяся от немецкой расправы, она оказалась совсем одна. И это, как я понял, её волновало сильнее, чем присутствие в постели молодого человека. Вскоре её настроение передалось и мне, мы оба превратились в ласковых детей, успокаивающих друг друга. Этой ночью