серыми и грязными. Окна были закрыты ставнями. По мощённым булыжником улицам суетливо двигались прохожие. Они волокли, тащили, катили и перевозили на тележках мешки, ящики, бочки и другие упаковки, содержащие продукты и промтовары. Горожане выглядели сосредоточенными и не в меру озабоченными. Видимо, их удручали те дела, которыми они занимались, их не совсем приветливые взгляды как бы говорили: «Смотрите, или можете не замечать, но во всём этом вы виноваты сами. Свой долг каждый должен выполнять до конца».
Слухи значительно опережали события. Войска отступали под натиском немцев поспешно и неорганизованно. А стихия наживы уже захватила городское население, которое, заботясь о своём дальнейшем существовании, тащило по домам всё, что было в обширных портовых пакгаузах, складах и в магазинах. Растаскивали склады и магазины без сутолоки, даже как-то организованно. На улицах валялись мешки с пшеницей, горохом, мукой, овсом, макаронами и крупами. По водосточным канавкам текло вино из разбитых бочек. Всюду были видны следы позорного обогащения и безразличия к судьбе приморского города. Каждый думал о себе и поступал как все.
Ветра не было. Звуки приглушались низкой облачностью. Запахи были устойчивыми и сопровождали нас вниз, по улицам – к приморскому парку. Пахло вином, копчёной рыбой, мукой, морем и соляркой от стоящих у причалов судов. Согнувшись под тяжестью ноши, устало поднимались в гору пожилые женщины, а мужчины занимались перевозками с использованием тележек и тачек. У некоторых домов останавливались и разгружались автомашины. Город жил особой прифронтовой жизнью.
В поисках попутного транспорта мы обошли многие кварталы города и оказались на железнодорожном вокзале. Здесь было тихо: на путях – ни вагонов, ни паровозов. Буфеты и ларьки закрыты. Служащих железной дороги нигде не видно. Запомнились остеклённые ларьки, витрины которых были заполнены банками крабов, бутылками шампанского, папиросными коробками и другой мелочью.
Мы сидели на удобной вокзальной скамейке, не зная, что предпринять дальше. К нам подошёл железнодорожник и попросил прикурить. Он подсказал, что скоро на Владиславовку пойдёт последний паровоз, который сейчас стоит у водокачки. Принято единодушное решение – ехать на этом паровозе. Ехали мы в тендере, усевшись на мешки с углём. Уже вечером, уставшие и грязные, но очень довольные, мы сидели в столовой и знакомились с грустными новостями.
На аэродроме Семь Колодцев, куда мы добрались с таким трудом, чтобы улететь на «большую землю», скопилась почти вся фронтовая авиация. Из-за нехватки боекомплектов и бензозаправщиков наши «сотки» стояли в капонирах. Техническая столовая находилась в пяти километрах от наших стоянок и плохо справлялась со своими прямыми обязанностями. Ужин заканчивался поздно вечером, когда наступала полная темнота. Шли ночные дожди.
Для своевременной подготовки самолётов к полётам в тех сложных условиях приходилось совмещать обед и ужин. Поэтому мы были вынуждены ездить по вечерам в