тем временем всё ближе подползало к зениту, и Кристина решила, что пора сделать перерыв. Удобно устроившись в шезлонге, она отхлебнула давно остывший кофе, открыла книжку и… забыла обо всём на свете. Из забытья её вывел голос бабушки.
– А, это ты. Знаешь, я что-то так устала… – сонно потянулась в шезлонге Кристина. – Наверное, с непривычки, да ещё после города, – тут же затараторила она, словно оправдываясь за слишком долгую паузу в работе.
– Ладно уж, – добродушно отозвалась бабушка. – Времени-то знаешь сколько? Пора и на обед.
– Ну, пора так пора, – сказала Кристина, и устало провела рукой по волосам.
Сели на кухне – перекусить поскору, в рабочем порядке, как говорила бабушка. За обедом, состоявшим из борща, куриных котлет с варёной картошкой и – на выбор – компота из яблок, насушенных прошлой осенью из падалицы или свежезаваренного чая, Кристина больше молчала. Это не укрылось от внимательного взора бабушки.
– Кристиночка, ты что такая невесёлая? – поинтересовалась она у внучки.
– Наверное, и впрямь устала с непривычки, – ответила Кристина. – Да ещё всякие дела в городе…
– Какие же могут быть дела в твои-то годы? – улыбнулась бабушка. – Экзамены сдавать не надо, в институт – только на будущий год…
– Ох, бабуль, ты всего не знаешь… Там и девчонки, и драмстудия, и спортивная… Везде какие-то сложности, какие-то проблемы, чуть ли не на пустом месте… Просто голова кругом…
– Да уж, с такими заботами только на койку ложись и отдыхай, – усмехнулась бабушка.
– Вот именно, – поддакнула Кристина недовольно. – И ещё полоть надо… Тоже работка не из лёгких.
– Да ты и устаёшь, потому что одно делаешь, а о другом печалишься, – вдруг сказала бабушка. – Как тут не устать, когда ум надвое иль натрое разрывается? А ты делай дело – и только о деле и думай, каким бы пустяковым оно тебе ни казалось. Весь труд одинаков, и нет ни высокого труда, ни низкого.
– Ну как же так, бабушка, – недоверчиво покачала головой Кристина. – Вот, скажем, траву драть или картину писать – что выше, по-твоему?
– Кристиночка, деточка моя милая, да ведь можно так прополоть, что результатом залюбуешься, глаз не оторвёшь. Будет, что твоя картинка. И весело-то как на душе станет. А и написать можно так, что смотреть будет противно, а то и просто страшно. И какая от такой писанины польза? Одно только расстройство.
Кристина промолчала и лишь сидела, потупив взор. Видимо, её и впрямь терзали какие-то заботы. Бабушка тоже молчала – правда, больше из опасения переусердствовать с воспитательной работой.
– А хочешь, расскажу тебе потешную историю, как нас в школе летом на работу посылали? – неожиданно спросила бабушка.
– Давай, бабуль, – кисло усмехнулась Кристина.
– Было это в восьмом классе – начала неторопливо свой рассказ бабушка, – мне едва исполнилось пятнадцать, на два годика меньше, чем тебе сейчас.