Иисус, заявить: „Смерти нет“. Возрадуйтесь: я только что пребывала в вечности, а теперь я вернулась, чтобы принести вам эту благую весть». Умора, правда?
Ни хрена мне было тогда не смешно; я была в разобранном состоянии, и это надо было как-то скрыть. Вдруг волна такая теплая накатила на меня. Ощущение, что очень теплый ветерок прошел сквозь меня. Я как будто не плотная, а, скажем, из марли. Я сидела, от произошедшего просто офигевшая. Я так на чай покосилась, думаю: отравил меня незаметно, что ли? Сыплют людям отраву, а потом волокут в свою церковь. Я серьезно тогда об этом подумала. В дальнейшем я отмела эту мысль, так как он не настаивал и толком не говорил ни о церкви, ни о религии тогда, в тот день, вообще. (Я даже полагаю, что мужик этот от природы своей обладает очень сильной харизмой и гипнозом. Голос такой низкий, тянется медленно. Не осознаёт этого совсем.)
Я уже более-менее отошла, даже стала о чем-то шутить.
Но невероятность того, что только что случилось, оно же вошло в меня, я же не могу это игнорировать, а сказать об этом так прямо ну никак, и поэтому я спросила:
– А вы употребляли когда-нибудь наркоту?
И это не был вопрос в полном смысле этого слова. Я знала, что он употреблял. Он мне никогда об этом не говорил; но то, как он выглядел, как держался, как говорил и многое-многое другое, неосознаваемое, но дающее четкое представление о том, кем этот человек был, кто есть и кем будет. Поэтому это был не вопрос, это был повод повести разговор в этом направлении. К разговору об измененном сознании.
– Ну.
Он смутился, и у него вышло какое-то суетливое движение. Он как-то вдруг нагнулся над столом, широко расставив руки. И взгляд его сначала упал на стол, но он его подобрал и закинул куда-то на потолок, высоко задрав подбородок, и только потом пристроил его на меня. На лице широкой растяжкой повесилась глупая, как будто извиняющаяся улыбка. И вот в этом всем я вдруг отчетливо увидела, как он стыдится, как он очень хотел бы, чтобы этого не было, но оно есть, и вопрос есть. И вроде это было так давно, но вот этот вопрос, он вдруг вернул все обратно и хлопнул прямо сюда, почти на стол, а врать никак нельзя (Церковь запрещает). И это движение – как попытка выкрутить себя из обступивших с трех сторон вопроса, его желания скрыть и невозможностью соврать. И, немного споткнувшись о нижнюю губу, робко шагнула правда:
– Да.
Ему тут же стало легче. Он собрался. Плечи стали ровными, он слегка откинулся назад. Нижняя часть лица расслабилась, глаза воткнулись прямо в меня и глядели с явным превосходством. Он целиком залез за наглость и там спрятался.
А теперь наступил тот самый момент, ради чего, собственно:
– Я пробовала, два раза. В разное время. Это была конопля. Это был эксперимент. Я понимала, что доза не может быть смертельной; я это делала с человеком опытным, которому я доверяла; но мне важно было понять саму суть состояния, чтобы делать какие-то выводы. Понимаете? Я тогда была замужем за моим первым мужем. Он был старше, высокий, красивый. Работал