не подал. Не особенно устыдилась и Валя. Бесцеремонное вторжение парня в девичьи покои не удивило её: не впервой. Однако ножки со стула сняла, села в кровати, словно переменившая позу модель.
Валю Фролову созидали не родители – боги. Отшлифовали её формы до скульптурной изящности, выписали голубизну глаз и алость щёк с иконописных образцов, пугая глаз окружающих излишне нежной хрупкостью и беззащитностью конституции.
Валя выбрала для жизни геологический хлеб. Вероятно, как и многие, прельстившись романтикой профессии, и ничего не подозревая о её изнанке. А кто напрочь избавлен от юношеских заблуждений?
Девчонки-геологини, толстушки или худосочные, бойкущие или скромняги, пришедшие в профессию ошибочно или жертвами династии, а вовсе не божьим промыслом, не осознанным выбором, обречённо привыкали к мысли об избранной судьбе. Иных заманило призвание. И те и иные, притираясь к углам камералки и полевым условиям, привыкали, воодушевлялись или угнетались в пылу каждодневной суеты, не избавленной от малых прелестей и неизбежных тягот. Вокруг толпились мужики, зачастую не рыцари и галантные кавалеры, но грубоватые мужланы, а то и хамовитые снобы, инфантильные недоросли, неуклюжие пацаны… К каждому нужно приноравливаться – коллеги. Приноравливаться к ветру и солнцу, к буровому балку, керновым ящикам и прокуренной вахтовке, к стеганной робе и тяжёлым прахарям. К неизбежному, как соль земли, мату-перемату…
Мужикам приходилось приноравливаться к девчонкам. Как умели.
Лёша, застав наставницу в кровати, смутился, попятился, попросил её зайти в камералку. Наставлять лучше на буровой, у кернового ящика, но начать лучше из конторы.
– Извини… ворвался к тебе. А где девчонки?
– В Борзю уехали. Люсиного мужа провожать. Его в Букачачу командировали на месяц.
– Мужа в Букачачу, а жена… хм…
– Вчера плакала.
– А ты что загрустила? Буду тебя развлекать… по долгу службы.
Лёша Бо, долговязый и «стрункий», жил, казалось, «в потустороннем мире собственных стихов и нереализованных замыслов». Как сие подметила Люся Ходырева, общаясь с ним лукавой полуулыбкой на смазливой рожице. Лёша впечатлился. Замыслы его и инстинкты едва ли до конца были осознанными, Потому и представлялся Лёша людскому окружению безнадёжным романтиком на беспочвенном основании. Поэтишкой местным. Тем и интриговал женское окружение. Люсю, успевшую выскочить замуж за однокашника, тоже…
Камералка – закуток в общежитии. В неуютном зале ютились только столы-стулья, пустая корзина под мусор, плетённая из проволоки. На стене карта-схема месторождения. Вид из окна – на столовую, украшенную горделивой вывеской «Каф», с облупившейся буковкой е.
– Мы сейчас здесь, буровые стоят тут… – Лёша без церемоний приступил к посвящению в легенду.
– А где север-юг? Тут? – перебила Валя, потянувшись рукой к карте, неожиданно близко