перевести деньги на этот счет».
Но проблемы у Шелли были. И проблемы крупные. На его банковском счету лежало четыре тысячи, а долг его составлял четырнадцать тысяч долларов. А если Норма узнает о его проигрыше, его семейная жизнь на этом закончится. Просто эта игра в покер должна была стать для него последней. Покидая дом Лэна, он на прощание окинул его ностальгическим взором. Может статься, он последний раз находится в его доме и никогда уже не увидит жилища остальных ребят. Слезы наворачивались на глаза, когда он видел антикварную карусель с лошадками на лестничной площадке, блеск огромного полированного обеденного стола, кусок песчаника в шесть квадратных футов, в котором навеки застыли доисторические рыбы.
Семь лет назад вечер начался с пирушки с участием горячей солонины, языка и сандвичей с копченой говядиной, приготовленных Лэном. Он свалил их в огромную кучу, обложив половинками маринованных огурчиков, салатом из шинкованной капусты и салатом из картофеля с майонезом – все это было специально доставлено заранее из нью-йоркского «Карнеги Дели». Лэн любил поесть до отвала и повеселиться от души. А потом он сгонял набранные калории, по крайней мере, большую их часть, на «Stairmaster» и бегущей дорожке в своем навороченном спортзале.
Шелли вошел в гостиную, где остальные с восхищением рассматривали старинное полотно, только что приобретенное Лэном на аукционе в Лондоне. Не узнав автора и опасаясь показать свое невежество, Шелли воздержался от комментариев. Искусство не было единственной темой, в разговорах на которую Шелли старался не принимать участия. Были и другие: вино (некоторые его партнеры по покеру имели погреба размером со средний ресторан и часто вместе посещали аукционы вин), опера, балет, морские путешествия, трехзвездочные парижские рестораны, ограничения по ставкам в казино. Шелли себе этого позволить не мог.
Он подолгу смотрел на каждого из игроков, словно хотел, чтобы их образы навеки отпечатались в его памяти. Он знал, что это было хорошее времечко, и когда-нибудь, спустя годы, – может быть, когда он, разбитый параличом, будет сидеть на лужайке перед домом престарелых, завернутый в потрепанный клетчатый плед, прекрасным осенним днем, когда ветер теребит сухие листья, – он хотел бы помнить все эти улыбающиеся лица.
Здесь был Джим, Железный Герцог, или Гибралтар, как его часто называли. У Джима были огромные руки и мощная нижняя челюсть. Да, он был крут. Никому никогда не удавалось надуть его в картах.
И Винс – огромный. Или иногда огромный. Иногда он таким не был. У Винса были интересные взаимоотношения с центрами здоровья и похудания, работающими по системе Притикина: он либо ложился в один из них (пару раз он понимал, что стоит это сделать, когда стул, на который он садился, когда они собирались играть, разваливался под ним), либо выписывался из него, тощий и довольный, нагруженный диетической пищей: персиковая газировка, свежие яблоки, обезжиренные печенья. В основном, когда они играли у него, он закатывал роскошные пиры – его