тут руки помыть?
На глаза будто кто давил. Но любопытство взяло верх над болью, и пудовые веки с трудом, но разлепились. В комнату белой тенью медленно вплыла моложавая, приятной полноты женщина, облаченная в халат. В руке она держала кожаный саквояж. Голову докторши венчал колпак, из-под которого выглядывали белокурые волосы. Шустрая темноволосая и чернобровая Алена ни грамма не походила на свою мать.
– Что беспокоит? – а вот голос напротив – один в один, как у дочери, только тембр участливый и мягкий.
– Горло. Глотать не могу.
– Чайную ложечку, будьте добры.
Ирина пулей слетала за ложкой.
– Горло рыхлое, с гнойниками. Так, красавица, теперь я должна тебя хорошенько послушать. Не нравится мне твое дыхание. Жесткое. Вот так, повернись-ка ко мне спинкой.
Я села на койке, свесив ноги. От соприкосновения с ледяной блямбой фонендоскопа пылающее тело вздрогнуло и непроизвольно съежилось.
– Ясно. Температуру можно и не мерить. Тридцать восемь и семь, как минимум, – на глаз определила женщина, проанализировав мою реакцию на неприятное металлическое касание.
Я виновато взглянула на маму. Очень хотелось перед ней извиниться за свою несвоевременную болезнь. Но на ее лице в этот момент отразилась такая растерянность и ужас, что я отложила это дело на потом. Она воззрилась на мои ступни, все еще опутанные бинтами, хотя порядком уже размотавшимися. Видно, когда мне было совсем плоховато, я бессознательно крутилась на кровати, как неуемная заводная обезьянка, вот все повязки и слетели.
– Полина, Боже! Что у тебя с ногами?
Я не успела ответить, потому что за меня ответила докторша.
– Похоже, уважаемые, это мои родные тапки! – рассмеялась она звонко. – Не зря я их сразу приметила. Ведь мои же? Сознавайся, Полина.
Я кивнула головой. Мама ничего не понимала. Папа тоже не понимал, но уже тайно веселился.
– Поля, ты что, украла тапки у тети врача?! – Ира округлила глаза. – Чужое же брать нельзя!
– Я только напрокат взяла.
Тем временем доктор аккуратно разматывала бинты, профессионально скручивала в рулончики, постепенно обнажая старые раны и представляя их на всеобщее обозрение.
– Ленка обработала? Ну что ж, неплохо. Здесь все в порядке. Подсыхает быстро. Теперь-то я понимаю, кто у меня ночью гостил!
– Извините меня, пожалуйста. У меня босоножки порвались. Мне пришлось босой бежать. Я о камни чуть-чуть поцарапалась.
Ирка, как верный паж, в доказательство моих слов и, главное, в оправдание моего противоправного поступка уже перла на показ пострадавшую обувь. Ох, лучше бы она этого не делала! Вчера мне казалось, что я достаточно надежно спрятала туфли, затолкав их подальше под обувную полку. С глаз долой из сердца вон. Прибрала даже не столько от родителей, сколько от себя, чтобы лишний раз не расстраиваться. Сейчас в руках сестры болталось жалкое подобие выходной обуви, больше похожее на хлам с помойки. Перемазанная пробковая платформа с засохшими