верится, чтобы хоть что-то испортило обедню твоей ангине.
Я с отвращением, через силу, глотала остывшую кашу, лишь бы не расстраивать маму, и думала только об одном: только бы не попался комок. Иначе все!
– Мама, можно я хоть один малюсенький конвертик себе возьму, – прервала мою кормежку Ира, которая восседала за столом, подложив для удобства подушку под зад, и рисовала, слюнявя карандаш.
– Ирочка, рисуй в тетрадке. Там еще полно чистых листочков. Зачем же конвертики портить?
– Да… Поле – дак можно… – как обычно начала канючить сестра. – Поля вон уже сколько испортила. Почти все.
И Ира вывалила из блокнота всю мою тайную переписку.
Я рванулась, в два прыжка достигла стола, вырвала письма у сестры, успев наградить ее заслуженным подзатыльником, и опять очутилась в кровати. Чуть маму не снесла. Все произошло настолько стремительно, что Ирка даже не успела зареветь, а мама, совершенно не ожидавшая от больной такой прыти, растерянно держала тарелку с кашей в одной руке, вымазанную ложку в другой, и совершенно не представляла, что дальше с этими столовыми приборами делать. Я же торопливо прятала конверты под подушку. Вот уж точно, надежнее места не найти. Потом натянула до подбородка одеяло и затаилась, ожидая законного вопроса от мамы. Но она ничего не спросила. После длительной паузы, висевшей в воздухе не менее минуты, мама обратилась к Ирине:
– Ира, детонька, ты должна запомнить на всю жизнь. Никогда нельзя брать без спросу чужие вещи. Особенно письма. Понимаешь, это как секретики, что ты в песочнице прячешь.
– Секретики?! Значит, Поля все равно их потом мне покажет. Я же ей все свои секретики раскрываю.
– Правильно. У тебя свои секретики, а у Поли свои. Время придет, и покажет, и расскажет… если, конечно, посчитает нужным, – хитро поглядывая на меня, обещала мама и обращалась уже ко мне: – Полина, напрасно ты конверты под подушку затолкала. Помнешь. Никто твоих писем читать не собирается. Давай, клади обратно сюда.
Она подала мне раскрытый блокнот:
– Целей будут. Ну, вот и пусть хранятся здесь для истории.
– Почему это для истории? – встрепенулась я, и с непоколебимостью, достойной всеобщего признания, заявила: – Мы и сейчас переписываемся! И всегда будем переписываться!
Мама сразу стала озабоченно ощупывать мне лоб и участливо заглядывать в глаза.
– Ну, Слава Богу. Температуры вроде нет. Полина, ты зачем меня пугаешь? Словно опять в бреду. Вот объясни мне, каким образом ты сейчас можешь с кем-то переписываться? От почты не близко. От цивилизации далеко… Отец вон, с утра за лекарством уехал, так его уже больше двух часов нет.
– Все равно мы переписываемся, – как заклинание твердила я, проявляя железную твердолобость.
Больные всегда становятся невыносимо капризными и упрямыми, и я не исключение.
– Хорошо, хорошо. Успокойся. Переписывайся, только не хандри, – поспешно и испуганно согласилась мама.
…День для меня вышел длинным и суматошным.
Вернулся