ребята.
Мортусян заворочался в своем гамаке, устраиваясь поудобнее, – в свободном полете ему всегда плохо спалось. Санти помахал ручкой и подплыл к самому пульту, расположившись в полуметре над О’Брайном. Вообще-то, в каюте было тесновато, и забраться под потолок, несомненно, имело некоторый практический смысл, но укладываться над самим капитаном – это мог себе позволить только такой человек, как Санти. Потому что ему от самого Господа Бога позволено все, даже это.
Было неудобно в гамаке, в голове тоже было как-то неуютно от всех этих мыслей, и Пино разворчался несколько громче, чем он всегда это себе позволял:
– О господи, неужели так трудно погасить общий люминатор? Ведь не пикник же нам предстоит, честное слово…
Не заснуть будет даже на полтора часика, перед тем как приниматься за дело.
– Разумеется, если вам угодно, – приветливо отозвался Санти и переместился к энергетическому щиту.
Щелкнул тумблер, стало уютнее, но одновременно словно плотнее сделался воздух, словно жарче стало, словно южная ночь пришла откуда-то в каюту летящего так далеко от Земли корабля.
«Что это я? – перепугался Мортусян. – Что это со мной в этом проклятом свободном полете? Укачивает, что ли? Тоже загадка природы. Наверное, от безделья. И мысли от безделья. И страх. Надо работать, надо быть внизу…»
– Перебирайтесь-ка сюда, Санти, – сказал он виновато. – Подремлем рядышком.
– Спасибо. – (Ох и ангельская же улыбочка у этого мальчика.) – Мне уже не уснуть. Земля.
– Еще не Земля, – как-то устало проговорил капитан. – Земля – это «Первая Козырева». А до нее еще «Арамис».
Санти посмотрел на него без улыбки, посмотрел сверху вниз:
– Ничего. «Арамис» – это недолго. – (Так спокойно, словно это он был командиром корабля и успокаивал разнервничавшегося новичка.)
«Ах ты, – продолжал маяться Пино, – да мы все вместе взятые не стоим пряжки от скафандра этого мальчика. Пусть он ничего еще не сделал, но все-таки это мужество, без рисовки, без бравады, – оно пока проскальзывает в каких-то интонациях, что ли. Но его у Санти не отнимешь. Смелый, умный волчонок. И красивый. Такой красивый, ах ты боже мой…»
Санти положил голову на руки, словно валялся на пляже, концы его знаменитого платка, завязанного причудливым узлом над левым ухом, плавали перед лицом, и Санти ловил их губами; они становились влажными, темнели.
– Вас встретят? – неожиданно спросил Дэниел.
– Вряд ли. Мне ведь еще не даровано родительское прощение… – Санти улыбнулся застенчиво, совсем по-детски. – Я все равно сразу не полетел бы домой. Ведь до самой Земли, до космопорта, мы доберемся вместе?
– Да, – сказал капитан.
«Так казалось каждому из нас, – подумал Пино, – что из первого полета нас встретят цветы, ковровые дорожки и девочки…»
– Вы проститесь с нами и помчитесь домой, капитан. И вы тоже, Пино. А я пойду в кабак. Тут же, в порту. И я напьюсь, капитан… – Он снова улыбнулся и глянул на Дэниела, словно