Армяне, узбеки, вообще какие-то невоспроизводимые фамилии непонятийной национальности. Сомнительно, чтобы все эти люди с непроизносимыми нерусскими фамилиями в таком количестве жили в этой деревне. Тем более могилы сплошь какие-то странные: вот, видимо, любитель музыки с нотами на постаменте, вот тот самый цыган, памятник в полный рост, чёрный, только перстень золотой. Какой-то «Оглы». Вот на могиле некого молодого человека тридцати лет изображены падающие листы непонятного и подозрительного растения, явно тут упокоен любитель чего-то эдакого. Что только люди не учудят в Москве, даже на собственной могиле. Нет, деревенские до такого вряд ли додумаются.
Вдалеке показалась грустная девочка с плюшевым медвежонком в руках, она шла параллельно их процессии, не обращая на неё никакого внимания. Интересно, куда она идёт? Что это значит?
Наконец впереди, почему-то не продолжая ряд, хотя места до забора ещё полно, а прямо между двух аллей, показалась свежевырытая могила с комьями и бруствером глины по краям.
– Наверное вон она. Да, точно, она, – сказал Санёк и пошёл в сторону глиняной насыпи.
Все остальные, включая ритуальщиков двинулись за ним. Странная девочка с медвежонком встала поодаль. Подошёл Дима.
– Отпевать будем прямо здесь, отец Андрей и отец Филипп согласились. Хотели в часовне у кладбища, да местный священник уехал до конца праздников, а ключей никому не даёт. Я предупреждал что будет холодно.
Бугор с Промокашкой сняли крышку гроба, поставили у саней венки.
– Всё, родственники, можете прощаться!
На лоб дяде Андрюше священники положили белый платок с православными символами, в руки – иконку, воткнули в скрещённые на груди пальцы свечку. Все по кругу стали подходить и прощаться, кто целовал в лоб, кто просто держал за руку. Платок периодически сдувало ветром со лба и его приходилось поправлять. На кладбище было открытое пространство, метель поднялась настолько пронизывающая, что казалось, будто тебя прокалывают тысячи игл. Санёк уже давно понял про себя, что эта процедура – это как небольшой подвиг, долг чести, который надо совершить, чтобы отдать дань уважения умершему, поэтому велел своему организму потерпеть и не скулить, полностью отключившись от холода и боли и не обращая на них внимания.
Он встал совсем рядом с дядей Андрюшей, смотрел на его умиротворённое лицо и ему в этот момент почему-то пришла на ум строчка из песни Высоцкого:
«… Все приложились, а бедный покойник,
Так никого и не по-целовал…»
Всем раздали свечки, подожгли фитили от зажигалки, правда они на ветру тут же потухли.
– Это на таком ветре неизбежно, не мучайтесь, не зажигайте снова, всё равно задует, – сказал Санёк.
Священники начали обряд отпевания. Отец Андрей зажёг ладан в кадиле, раздался знакомый сладковатый запах. Приятный, расслабляющий, с дымными полутонами запах фимиама, которым всегда пахнет внутри церкви, но тут не до расслаблений. Святой отец стал ходить вокруг гроба и