настанет тот день, и мордовороты будут встречать меня у ворот. Они скажут:
– Доброго дня, профессор Матковский (звучит же, звучит! Профессор Матковский!). Мы вас заждались, профессор Матковский, позвольте провести вас без очереди. Позвольте сопроводить вас до лекционного зала!
Глава 7
В середине октября около девяти вечера позвонил старший преподаватель кафедры. Он сказал, что слег от простуды, попросил заменить его завтра на пятом курсе и разобрать с группой одну из касыд Аль-Мутанабби[8].
Отечественные арабисты, да и сами арабы, считают аль-Мутанабби лучшим поэтом, когда-либо писавшим на арабском языке. А старший преподаватель кафедры Абу Магир так и вовсе сходил с ума по Аль-Мутанабби. Казалось, он учит студентов арабскому языку только для того, чтобы пропагандировать творчество Аль-Мутанабби.
Про что писал Аль-Мутанабби? О, он был очень горделивым сукиным сыном, выше его нос в арабской поэзии, пожалуй, задирал только Антара бну Шаддад[9], который не стеснялся в одиночку побеждать полчища супостатов. Вообще древняя арабская поэзия и поэзия Средневековья – это сплошь хвалебные оды в честь мелких князей, задирание носа и акынские воспоминания о прекрасных лейлах, выносливых верблюдах и покинутых палаточных поселениях. Были, конечно, и фрики вроде пьяницы Абу Нуваса, просившего похоронить его под виноградником, дабы и после смерти он мог пропустить пару стаканчиков, но и Абу Нувас, став старым, раскаялся в греховном образе жизни и перешел на религиозную лирику.
Только сейчас я начал понимать, что слишком много времени уделял арабской классической поэзии и Корану на последних курсах института. Я слишком углублялся в древние тексты, копался, выискивал синонимы, антонимы, пытался найти что-нибудь интересное и удивительное, чего до меня раньше не замечали арабисты.
Многие преподаватели испытывали ко мне буквально физическую ненависть, ведь они знали один-два синонима, а я мог назвать четыре-пять, уже к четвертому курсу мой словарный запас был намного больше – не сравнить с жалким блеянием некоторых профессоров.
Известен случай, когда один из профессоров советской школы арабистики пытался завалить меня на защите бакалаврской работы, но перепутал обычный кухонный тесак с названием боевого топора. Я посадил его тогда в лужу, и он бежал по коридору, поскуливая, как плешивая шавка.
Я тратил безумное количество времени на перевод и заучивание муалляк. Поэзия меня погубила, она написана языком, имеющим мало общего с современным арабским языком. Если не повторять – быстро выветривается, ее никак нельзя применить на практике. Повторение же требует незаурядной концентрации и много времени. Вступая в спор с апологетами изучения доисламской поэзии и поэзии Средневековья, можно услышать следующее доводы: поэзия обогащает словарный запас. Поэзия учит основам грамматики, поэзия развивает память. Ерунда, чушь! Поэзия запутывает, берет тебя за руку и заводит в лабиринт, найти из которого выход практически невозможно.
Каюсь,