такой страшный вопрос. Ведь не его сейчас нужно задавать.
Женщина поднялась. В прежние времена начала бы суетиться, хлопотать. Сейчас же тело отказывалось ее слушаться, двигалось, словно опутанное вязкой, липкой паутиной.
Это все он наплел! И не избавиться, не скинуть, не оттереть.
Женщина спешно выгребала из шкафов, сундуков, мешочков все, что можно поставить на стол. «По сусекам поскреби, по амбарам помети», – думала она, заглядывая на нижние полки. Тут же мысленно принялась жалеть бабку из «Колобка»: вот же не повезло с дедом, принуждал к неблагодарному труду вместо того, чтобы сходить да купить муки.
В детстве она представляла, как бабка именно метет амбары и скребет неведомые сусеки, затем грязную муку, смешанную с пылью и мусором с пола, отправляет на совок, потом из этого печет Колобок. Выросла, догадалась, что дед имел в виду «поищи там, посмотри сям, найдешь остатки по полкам, наберется на один круглый хлеб», но от мысли о том, что Колобок – грязный и в еду негодный, так и не избавилась.
Пожалела бабку и сейчас. После преисполнилась жалости к себе: ищи теперь еду, думай, как и чем накормить упрямого деда.
Кинула на печь сковороду, разжарила на ней банку говяжьей тушенки, нарезала черного хлеба, отыскала несколько холодных отварных картофелин, открыла банку кукурузы. Вот и весь ужин.
Обычно он возмущался таким несытным для столь огромного и вечно голодного мужика столом. Говорил недовольно:
– Пожалела, что ли?
Сейчас же смолчал. Съел всю тушенку, вычистил сковороду кусочком хлеба, запил водой. Женщина съела лишь чайную ложку кукурузы.
– Надо спать, – сказал мужчина, вытирая сальные руки о свежее полотенце.
Конечно, не ему потом в ледяной воде жирные пятна отстирывать!
– Спать? – удивилась женщина. – Но…
– Надо спать, – отрезал он.
– …рано же.
– День был тяжелый. Нужно поспать. Я устал.
– Так иди, – еле слышно сказала женщина. – Если устал, иди. Я не хочу пока. Я посижу.
– Тебе тоже надо спать.
Сказал так резко, словно огромным кулаком своим по столу стукнул.
Это был самый долгий их разговор за последние дни, за последние недели. Обычно они перекидывались лишь парой слов. Самых необходимых слов, когда уже знаки не помогали. Может, и не нужно было им говорить. Может, не хотелось.
Так было не сразу. Поначалу они много общались, но никогда не переходили на личное. Обсуждали быт, еду или погоду. Словно муж и жена, что справили на днях жемчужную свадьбу – тридцать лет со дня росписи в загсе, и высказавшие друг другу за эти годы все самые важные слова. Неважные – тоже. И теперь им нечем делиться, нечего добавлять.
Женщина не хотела спать, но и ослушаться мужчину боялась. Вот она сейчас скажет: «Нет», а он как встанет из-за стола, как поднимет свои тяжелые руки, как сомкнет длинные пальцы на ее шее, как выдавит из нее жизнь, а потом оттащит к безымянному синему телу.
Опять она себя рядом с трупом представила. Наваждение какое-то.
Лучше