Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала
ряда вон выходящим.
Стандартный подход неоклассической экономической теории предполагает незначительные изменения в условиях ceteris paribus и совершенной информации. Если ситуация соответствует этим предпосылкам, предсказания теории будут близки к реальности. Однако в случае России реформаторы столкнулись с крупномасштабными изменениями, происходящими одновременно во многих областях, да еще в неординарной ситуации, отмеченной всеобщей неопределенностью.
Экономисты отреагировали на эту сложную задачу согласно классическому афоризму Наполеона: «On s’engage, et puis on voit» («Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет»). В соответствии с российской традицией «максимализма», о которой мы еще поговорим подробно, реформаторы Бориса Ельцина прежде всего хотели как можно более основательно уничтожить старую систему[52]. Только после этого они собирались начать готовить почву для появления чего-то нового. Возведение сложной системы институтов, которые в совокупности составляют работающую рыночную экономику, считалось довольно простой задачей. Выполнять ее предполагалось преимущественно – если не исключительно – за счет отказа от государственного контроля и проведения повальной приватизации государственной собственности. Хотя кому-то это может показаться незаслуженным оскорблением, но сложно не вспомнить тут Ленина с его упрощенными взглядами на управление командной экономикой, которое он сравнивал с управлением почтой[53].
Шумиха, окружавшая начало «шоковой терапии», сопровождалась громкими речами о достоинствах рыночной экономики и о необходимости как можно лучше освободить рынки. Молодые реформаторы экономики из России знали, какие слова хотят услышать западная пресса, рынки, спонсоры и политики, произносили их и получали за это щедрое вознаграждение. За несколько месяцев группа ранее никому не известных молодых людей превратилась в глобальных суперзвезд зарождающегося рыночного ослепления. Одновременно со славой к ним пришло богатство и довольно спокойное отношение к проблеме нравственной угрозы[54].
Красивые слова о свободном рынке потому так успешно сформировали представления зарубежных стран о том, как Россия приспосабливается к постсоветскому существованию, что они идеально соответствовали фундаментальным убеждениям профессиональных экономистов. Учитывая все то, что было известно (или считалось известным) о страшной неэффективности централизованного экономического планирования, переход к рыночной экономике был просто обязан повысить экономические показатели страны[55].
Важным фактором, сформировавшим ментальность и ожидание того, что ведущий экономический консультант российского правительства назвал «грядущим российским бумом»[56], была вера в «экономические законы», которые, как предполагается, каким-то образом стоят выше культурных и исторических