Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала
традиции. В пятой главе признается, что рынки существуют везде, и предлагается придавать больше значения не формальному наличию рынков как таковых, но качеству поддерживающих их институтов. В шестой главе обсуждаются границы государственного вмешательства в экономику и подчеркивается разница между эволюционными институциональными изменениями и целенаправленным выбором институтов. Седьмая глава посвящается роли истории в общественных науках, при этом в ней утверждается, что растущий приоритет формального моделирования привел к потере перспективы, в результате чего экономистам стало легко абстрагироваться от важнейшего взаимодействия между правилами и нормами. Наконец, в восьмой главе подводится итог всей аргументации, а в девятой главе обсуждается, какие из нее можно сделать выводы.
I. Возможности и собственный интерес
тех самых пор, как Адам Смит представил миру свой бессмертный труд «Богатство народов», либеральная рыночная экономика основывается на центральной роли возможностей. Если бы только можно было дать рынкам достаточную свободу и при этом сдержать государство, все сложилось бы наилучшим образом. Предприниматели и потребители сами выискивали бы лучшие из доступных возможностей для максимизации прибыли и полезности, конкуренция помогла бы сделать так, что все ресурсы были распределены самым разумным образом, а общее благосостояние максимизировалось.
Неудивительно, что основанная на этих предпосылках экономическая теория склонна оптимистично смотреть на рыночные силы, приводимые в движение преследованием собственных интересов. Подобный оптимизм любопытным образом контрастирует с эпитетом «мрачная наука», которым одарил политическую экономию писатель викторианской эпохи Томас Карлейль[63]. Он писал под впечатлением от зловещих предсказаний Томаса Мальтуса и Давида Рикардо о грядущем сокращении численности населения ввиду нехватки продовольствия[64]. Однако вскоре этому положению дел суждено было измениться.
Под влиянием стремительного технологического развития и неоклассической революции в экономической науке начала формироваться вера в то, что экономический рост каким-то образом может позаботиться о себе сам. Прежние «мрачные» мысли о естественной ограниченности рыночных сил забылись, а роль либерального правительства свелась к тому, чтобы не мешать рынку. На основании почти аксиоматической предпосылки о том, что экономический человек инструментально рационален, то есть ориентирован на последствия своих действий и тем самым на будущее, экономисты мейнстрима привыкли считать, что исторические и культурные особенности не принимаются и не должны приниматься в расчет.
Вас что-то смущает в этом подходе? Хотя многие представители гуманитарных наук, а также социологи и политологи ответили бы на этот вопрос утвердительно, большинство экономистов ответили бы отрицательно, и