с зеленым оттенком глаза светились пронзительно и непреклонно. Они напоминали подернутую патиной латунь. Он выглядел выше и плотнее младшего брата, а его нижняя челюсть говорила о том, что он привык к незамедлительному исполнению своих желаний.
– Кофе! – приказал старший брат, и его голос перекрыл бормотание раввина.
Эстер рванулась было со своего кресла. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что приказание адресовано не ей, а Ривке.
Затем наступила тишина, прерываемая лишь треском поленьев в камине. Юноша слегка улыбнулся Эстер. «Вот мы смотрим друг на друга, – казалось, говорила эта улыбка, – а слепой раввин и не знает». Впрочем, что из того, что он улыбался? Так, только лишь скрасить скуку, потому что старший Га-Леви явно не считал Эстер себе ровней.
И тем не менее Эстер невольно выпрямила спину. Негодование в ее душе смешалось с любопытством.
Раввин тем временем продолжал.
– Мудрецы дали три совета, – вещал он. – Первый: будьте умеренны в суждениях. Второй: возьмите себе много учеников. И третий: возведите ограду вокруг Торы.
Старший Га-Леви все еще лениво смотрел на нее. Он растянулся в кресле, словно утомленный его теснотой, и вздернул подбородок.
Младший неуверенно перевел свой взгляд на Эстер.
Младшего звали Альваро. Старшего – Мануэль. Она ответила ему ледяным взглядом. Мануэля, видимо, позабавила ее непокорность, и он чуть приподнял брови. Так они и играли друг с другом в гляделки, совершенно позабыв о младшем брате.
– Возведи ограду вокруг Торы, – повторила она, не опуская глаз. – Смысл изречения: установи требования, выходящие за рамки Божьих законов. Это показывает рвение мудрецов следовать слову Бога и их желание, чтобы даже тот, кто оступился, выполняя эти дополнительные требования, не рисковал нарушить Божественную волю.
Раввин повернулся в ее сторону и мягко произнес:
– Эстер, я уверен, что Альваро и Мануэль способны истолковать этот отрывок и без твоей помощи.
Она покраснела, но не стала принимать упрек близко к сердцу. Однако от взгляда Мануэля внутри нее пробудилось смутное ощущение голода. Но, по крайней мере, она хотя бы дала понять Мануэлю, что думает о его грубом поведении. Ребе не стоило закрывать глаза на выкрутасы своих учеников, и в этом с ней соглашалась Ривка. В тот же момент, будто вызванная этой мыслью, а не криком Мануэля, та появилась в комнате. Сначала она поухаживала за раввином и только потом поставила по чашечке перед братьями. Эстер знала, с какой болью дается Ривке необходимость поить кофе учеников ребе. Драгоценные зерна, по ее мнению, предназначались только для хозяина в качестве лекарства. И хотя племянник раввина выплачивал им неплохое содержание, каждое месячное поступление воспринималось Ривкой как последнее. Каждую монету она проверяла лично и пересчитывала деньги с таким подозрением, что посыльный бормотал что-то насчет ведьмы-еврейки. Но даже сварливая Ривка понимала, что связи и деньги семьи Га-Леви следует уважать, поэтому