все еще иностранка и не привыкла к лондонским обычаям. Мы… – она медленно повела рукой, – мы одеваемся и говорим как англичанки. А вы приплываете сюда из Амстердама, обустраиваетесь в доме, который предоставил мой муж, и продолжаете одеваться так, что вам впору вешать на спину табличку с надписью «еврейка». Я считаю, что это ваше дело, хотя другие со мной не согласны. Но если ты будешь сопровождать мою дочь, то мне не безразлично, как ты выглядишь.
– Мама, это касается и меня, – вмешалась Мэри, причем ее голос зазвучал еще приятнее и резче. – Я согласна с остальными. Эти двое нас просто позорят.
Казалось, она возмущена и одновременно озадачена нежеланием Эстер сопровождать ее по Лондону.
– И вот теперь, – продолжала она, – когда все знают, что в Лондоне живут евреи, ты хочешь, чтобы дамы, прогуливающиеся по Сент-Джеймс, говорили, что местные еврейки одеваются как…
Она помедлила, затем указала на Ривку в чепце и рабочем платье и на Эстер, которая немедленно вспыхнула, поняв, насколько убого выглядит ее наряд.
– Да, одеваются как золотари!
Мэри на секунду замолчала, дав присутствующим насладиться сравнением. Ее круглые щеки, розовые губы и темные брови над блестящими черными глазами казались необычайно красивыми. Но Эстер обратила внимание на то, что сверкающий взгляд Мэри был направлен не на мать.
Видимо устав от своей вызывающей позы, Мэри покопалась в матерчатой сумочке, что лежала подле нее. Затем она выпрямилась, и ее палец с силой прошелся по губам Эстер, размазывая что-то скользкое.
Увидев, как шарахнулась от нее Эстер, Мэри снова рассмеялась.
– Да это же розовая марена, – сказала она. – Вот, смотри сюда.
С этими словами она сунула Эстер стекло в деревянной раме, достаточно широкое, чтобы уместиться на ладони.
Подрагивающее в руке зеркало явило Эстер незнакомый образ, украшенный блестящими темно-красными губами. На какое-то мгновение из зеркала на нее взглянула мать: ниспадающие волосы, черные и опасные глаза. С тех пор, как она последний раз смотрела на себя в зеркало, ее лицо сильно похудело, что сделало сходство с матерью почти портретным. Судя по остававшимся на расческе волосам, прошедшие после пожара годы не прошли бесследно, – но вот то, что она увидела теперь, поражало. Это была настоящая серебряная буря. Эстер невольно дотронулась до нескольких прядок. Все было так, как сказала Мэри, лишь изогнутые брови оставались черными. Лицо было молодым, а вот макушка – старушечья. Неудивительно, что Мэри не смогла угадать ее возраст.
Из зеркальца на нее смотрели большие серьезные глаза отца и широко улыбался рот матери.
– Теперь от тебя будут добиваться поцелуев, – хихикнула Мэри.
Эстер вытерла губы кончиками пальцев. Ей хотелось сказать Мэри что-нибудь резкое, но она никак не могла подобрать слов.
– Ай, зачем ты стерла помаду? – вскрикнула Мэри.
– Да потому что она куда мудрее своей матери, – буркнула Кэтрин.
Эстер должна была понимать, что дурная репутация ее матери последует