повёрнутое к ещё двум моим товарищам по несчастью, которые уже успели получить свои законные двойки, покуда я предпринимал отчаянные попытки определить очевидное и всем известное.
Уверен, что и академика любого Ильин смог бы завалить этим своим афоризмом – неправильно! Наконец, ему надоело моё упорство. Он молча взял экзаменационный лист, где красовались набранные мной 14 баллов, и без видимого удовольствия вывел неуд.
Оглушённый я вышел на улицу, подошёл к маме. На этот раз порадовать её было нечем. Она всё поняла и без слов – по моему виду. Но, странное дело, едва я вышел от Ильина, как голова моя снова заработала. Мне припомнилось вдруг, что я болен. Ведь я и точно был нездоров. Расхаживая по редкостно прохладному июлю в одной тенниске и проживая в спортивном зале с окнами нараспашку, я действительно простудился.
И возникла мысль – мою экзаменационную неудачу списать на болезнь! Высказав эту идею маме, я устремился в институтский медицинский кабинет. Объяснил врачу, в чём дело. Врач смерила мне температуру, которая по счастью оказалась высокой. И я, получив законную справку, побежал в приёмную комиссию.
Там посмотрели на справку, на меня и на мой экзаменационный лист с 14 баллами и неудом. Обратили внимание и на то, что моим экзаменатором был никто иной, как Ильин, и разрешили пересдачу устной физики со вторым потоком.
Письменный по русскому состоял из сочинения на тему крылатой фразы, принадлежащей Гёте: «В жизни всегда есть место подвигу». Нам выдали по двойному тетрадному листку, как всегда проштемпелёванному, но галантно предупредили, что совсем необязательно исписывать его целиком. Ну, а для изложения моих мыслей на счёт вездесущего и непременного подвига хватило и двух страничек. И четвёрка, вскоре полученная, меня вполне устроила.
Готовиться к устной физике я отправился на Авиационную. Там же, наконец, и малость подлечился. Книги у меня были вполне хорошие. И, конечно же, первым делом я постарался уяснить, что же такое вес? Проработал проблему по нескольким авторитетным учебникам и книгам, но и тогда не понял, и по сей день не знаю, в чём я ошибся, отвечая Ильину. Впрочем, в одну воронку снаряд не падает дважды, и я надеялся, что этого ужаснейшего вопроса мне более не зададут.
На пересдаче я получил три балла. Рассчитывать на большее не позволяли законы корпоративной этики экзаменаторов. Ибо неуд, выведенный рукой Ильина, неуничтожимо синел на моём экзаменационном листе. Что называется – не вырубишь топором.
Поэтому и на собеседовании, которое в МФТИ едва ли не важнее всех экзаменов, ко мне было проявлено особенное внимание. По сути дела, это собеседование для меня явилось продолжением всё того же устного экзамена по физике, но в более вольной раскованной форме.
Впрочем, и здесь впечатление, которое я произвёл на своего «собеседника» было благоприятным, о чём я догадался по его утвердительному кивку, обращенному к членам комиссии, величественно заседавшим за очень длинным, как мне тогда показалось,