плеча:
– Как такое можно не понять! Наберут по объявлению!
Я думал возразить, что объявления кто-то пишет, но по хлопанью крыльев понял, что птица резко взмыла вверх и куда-то улетела.
– Гуамоко? – позвал я. Никто не отозвался.
С розами я провозился никак не меньше часа. Только потом спустился вниз. Гуамоко сидел на спинке дивана в большом выставочном зале.
– Работы очень много! – отрывисто гаркнула птица. – Где ты есть?
Я не видел никакой работы. Некоторое количество пыли, надо было протереть. Ещё расставить витрины и что-то туда положить. Почему он всё время подчёркивает, что здесь много работы?
– Монеты! – хрипло кричала птица. – Безымянные Монеты!
– Что с ними? – спросил я.
– Надо разложить Безымянные Монеты!
– Где они?
Безымянные Монеты, оказывается, были в нижнем ящике книжного шкафа. Лежали довольно-таки тяжёлым грузом в белом холщовом мешочке. Довольно, кстати, увесистый.
– Расставь витрины! – потребовал Гуамоко.
Витрин было семь. Довольно маленькие и лёгкие. Стеклянные сверху и с красным бархатом внутри. Я один спокойно брал витрину и ставил туда, куда говорил Гуамоко. Никаких сложностей.
– Ровно! Надо ставить ровно! – требовала птица. Я отходил, смотрел, выравнивал. Гуамоко не говорил никаких «правее» или «левее», просто постоянно требовал поставить ровно.
А ещё он никак не мог заткнуться.
Стеклянная крышка открывалась очень легко. Специальная металлическая палочка закрепляла стекло почти что в вертикальном положении, очень удобно.
– Безымянные Монеты надо выкладывать в каком-то особом порядке? – спросил я.
– Нет! – зло ответила птица.
– Но надо, чтобы они все оказались в витринах?
Птица презрительно фыркнула:
– Нет, конечно! Такое ещё никому не удавалось!
Я пожал плечами.
– А сколько их надо в ряд? – спросил я.
– Давай! Клади Безымянные Монеты!
– Да есть хоть какие-нибудь правила?! – не выдержал я.
– Какие правила?! – взвилась на меня птица, грозно расправив крылья, хищно наставив клюв, зло сверкая глазами. – Хватит болтать! Делай!
Мне ничего не оставалось, как класть Безымянные Монеты на своё усмотрение. Они были маленькие и холодненькие, как льдинки. В первой витрине я выложил их в три ряда. Они не были одинаковыми. Да, все маленькие, какие-то кособокие, но пустые и холодные. Ничего на них не было. Неужели кто-то придёт смотреть на эти совершенно пустые кособокие кусочки серебра? Кстати, серебро ли это? Я спросил об этом Гуамоко.
– Не знаю, – ответила птица.
Я был уверен, что птица знала.
– Ладно, не хочешь – не говори, – сказал я.
– Это они сначала такие безликие, – вдруг, помолчав, сказал Гуамоко. – А потом они совсем другими становятся.
– Потом? – удивлённо спросил я.
– Конечно! – зло гаркнула птица. – А ты думал, они здесь вечность лежат, что ли?
Честно говоря – да. Но говорить это разъярённой