тем же страшным голосом: «Если привидение хочет явиться снова наверху или внизу, на балконе или в доме, в этом году или в будущем, днем или ночью, с добром или со злом, супра обязательно должна повернуться».
Хотите верьте, хотите нет, но на этот раз супра начала поворачиваться, потому что я почувствовала, как кольцо ножниц задвигалось у меня на пальце. Я закричала и отдернула руку, раздался грохот, и бай тоже закричала.
Я медленно открыла глаза. Все упало на пол. Ножницы сломались. «Простите меня, бай, – сказала я, – но я так испугалась, бай. И за то, что сломала ваши большие ножницы. Можете вычесть из моей зарплаты».
«Ты испугала меня своим криком, Джакайли, – ответила она, – но теперь все в порядке. Бояться нечего, я с тобой». На ее лице больше не было беспокойства. Она сняла матхубану и потрепала меня по плечу. Подняла сломанные ножницы и супру и унесла все на кухню.
Бай казалась очень довольной. Она вышла из кухни и сказала мне: «Не беспокойся о ножницах, пойдем, возьми свою кружку, я заварю нам обеим чай. Пока забудь и про супру, и про привидение». Тогда я сняла матхубану и пошла за ней.
«Джакайли, Джакайли!» – зовет она из столовой. Наверное, хотят еще карри. Хорошо, что я отложила себе на обед. Они съедят всю кастрюлю. Когда я делаю карри по-гоански, ни ложки не остается. Под конец сетх всегда берет кусочек хлеба и вычищает им всю кастрюлю до мельчайших крошек. Они всегда шутят: «Джакайли, сегодня кастрюлю мыть не надо, все вылизано». Да, я и правда люблю готовить свое карри по-гоански, мешать его, мешать, вбирать в себя его аромат, пока оно варится, мешать снова и снова, смотреть, как оно бурлит, как поднимается пар, опять мешать, пока не наступит время подавать карри на стол.
Визит с соболезнованиями
Вчера был дашму[72] – десятый день после похорон Миночера Мирзы. В храме огня вознесли все полагающиеся молитвы. И вдова Мирзы с тяжелым чувством ждала визитеров, которые нагрянут в дом в течение следующих нескольких недель. Они придут выразить соболезнования, разделить с ней горе, копаться в их с Миночером жизни, задавать тысячи вопросов. И, чтобы удовлетворить их любопытство, ей придется заново пережить всю боль самых тяжелых дней.
Наиболее тактичные подождут, пока пройдет первый месяц и маасисо[73], прежде чем начать одолевать ее своим сочувствием и утешениями. Но не ранние пташки. Эти прилетят стайками уже сегодня. Сезон открыт, а Миночер Мирза был человеком, хорошо известным среди бомбейских парсов.
После долгой и изнурительной болезни Миночер неожиданно почувствовал облегчение, похожее на выздоровление. Оба они, и Миночер, и Давлат, понимали, что это всего лишь мнимое выздоровление, настоящего ждать не приходится. Но все равно они были благодарны за то, что теперь дни и ночи проходят относительно спокойно. Он мог ждать своей смерти, свободный от агонии, терзавшей его тело последние несколько месяцев.
И, как часто бывает в таких случаях, вместе с освобождением от физических мучений, изматывавшие