я лежала в темноте, вспоминала папу и маму, Панджим и Каэтана, красивые пляжи и лодки. Вдруг мне стало ужасно грустно, я поднялась и включила свет. В хозяйской комнате часы пробили два. Скорей бы уж они вернулись домой. Я заглянула в детскую: ребята спали.
Я пошла назад в свой коридор и начала штопать порванную простыню. Штопала и думала о маме, о том, как тяжело ей приходилось работать, как она штопала одежду моих братьев и сестер. Не только штопала, но и перешивала. Когда штаны подросшему брату становились малы, она выпускала их на поясе и убирала загиб на штанинах, чтобы удлинить. А когда брат вырастал настолько, что и это не помогало, она снова перешивала эти же штаны, только уменьшала их в поясе и укорачивала штанины, чтобы их мог носить младший брат. Как много она работала! Иногда даже помогала отцу трудиться на маленьком поле, особенно если тот накануне заглядывал в таверну.
Но шитье и воспоминания только еще больше меня расстроили. Я отложила иголку с ниткой и вышла на лестницу, а оттуда на воздух. Там у нас есть небольшой балкон. Было хорошо, темно и тихо, и я просто стояла на балконе. Потом похолодало. Я подумала, не явится ли мне снова бхут. Отец говорил, что, если бхут рядом, всегда бывает прохладно, это такой знак. Он говорил, что в поле всегда холодало, когда бхут приходил к колодцу.
Но никакого привидения не было, так что, похоже, мне стало холодно из-за раннего утра. Я зашла в квартиру и взяла свою белую простыню. Немного дрожа, накинула ее на голову и закрыла уши. Светила полная луна, было очень красиво. В Панджиме мы иногда в полнолуние ходили ночью к морю, и отец рассказывал нам о том времени, когда он был маленький, о тех годах, когда в Гоа правили португальцы, и о дедушке, который плавал в Португалию на большом корабле.
Затем я увидела, как во двор въехала хозяйская машина. Я наклонилась с балкона, потому что решила помахать им, если они меня заметят, дать им знать, что я еще не ложилась. Но потом передумала: лучше тихонько вернуться в квартиру, прежде чем они меня увидят, иначе бай рассердится и спросит, что это я делаю на балконе посреди ночи, а дети оставлены одни, без присмотра. Но она вдруг подняла голову. И я подумала: «Господи Иисусе, она меня все-таки заметила!»
И тут бай как закричит! Она завопила так громко, что я, честное слово, чуть в обморок не грохнулась. Она кричала не от злости, а от страха: «Бхут! Бхут!» Я все поняла. Быстро зайдя внутрь, я улеглась на свою подстилку.
Они поднялись не сразу, потому что бай сидела в машине, защелкнув все дверцы. Она отказывалась выйти, пока муж не поднялся на лестницу и не зажег на всех лестничных площадках свет, удостоверившись, что привидение исчезло. Потом он вернулся за ней.
В конце концов она все же вошла в дом, сразу бросилась ко мне в коридор и стала меня трясти: «Проснись, Джакайли, проснись!» Я притворилась, будто крепко сплю, потом повернулась к ней и сказала: «С Новым годом, бай! Все хорошо. Детки в порядке».
Она сказала: «Да, да, но на лестнице бхут! Я его видела! Тот самый, который тебе являлся в прошлое Рождество. Он вернулся,