Кто-то очень болтливый и бдительный рассказал нашей классной Светочке о конфликте Писарева и Бабенко. Поэтому вместо истории у нас состоялся внеочередной классный час. Светлана Сергеевна молча пару минут буравила класс своими пронзительно-синими глазами, потом, видимо, не дождавшись нужной реакции, положила классный журнал на стол, молча села и отрешенно уставилась в окно. Мы молчали. В классе стояла мертвая тишина. Мух не было, не сезон, но хоть если бы одна вздумала пролететь, то…
Светочку мы любили какой-то непонятной любовью. Когда она взяла наш класс, мы учились уже в седьмом, а это, как известно, самый бешеный возраст. Шумные, непослушные, кое-как воспитанные замученными работой матерями, вечно взбудораженные гормонами, населявшими наши все еще по-детски неуклюжие тела, мы доставили ей в первый год немало хлопот. Бывало, что Светочка уходила прямо с урока в слезах, бывало, кричала и топала ногами, жаловалась родителям на собраниях, но никогда, ни единого разу не ходила к Палычу за помощью в усмирении двух с половиной десятков шалопаев под названием 7 «А». А в восьмом все вдруг затихло. Мы привыкли к Светке, которая стала для нас Светочкой (при любом раскладе имя классной между собой мы произносили только так – Светочка. В зависимости от ситуации мог менятся тон, считая себя правыми и незаслуженно обиженными, мы произносили ее имя шепеляво – пренебрежительно, пародируя манеру Левки, но всегда Светлана Сергеевна была для нас Светочкой), она, как мне кажется, искренне полюбила нас. Никогда она не заискивала перед нами, не пыталась подружиться или же наоборот отстраниться. Все у нас было естественно и обоюдно – доверительно. Мы не то чтобы бесконечно доверяли Светочке все, но старалась уж точно не врать. Но отнюдь не потому, что были не способны ко лжи, просто очень скоро поняли, что так для нас же и будет спокойнее. Светочка могла поругать, наказать, заставив убирать кабинет после уроков вне очереди, но, если проступок был велик, и слухи доходили до ушей администрации школы, Светочка мужественно отстаивала нас перед грозой школы завучем Анной Владимировной. Анну Владимировну боялись все. Но именно ей, грозе школы, перед которой снимали шапки даже в лютый мороз местные алкаши, завидев издалека, придумали самую отвратительную кличку – Сявка. Дело в том, что у завуча была не очень звучная фамилия – Гусикова. С такой фамилией хорошо быть бухгалтером, поваром, инженером, а вот завучем школы быть плохо. Несолидно звучит – завуч Гусикова. Сявка, как считалось, звучит лучше. А прозвище это Гусикова получила лишь за то, что инициалы ее – Г.А.В. С фактурой, характером и хваткой Гусиковой ей больше подходило прозвище Бульдог, но с чьей-то подачи когда-то обычная еще учительница средней школы, но вредная и склочная, получила вот такую неприятную кличку. Светочка могла спорить с Сявкой долго и упрямо, утверждая, что мы дети, проступок не настолько ужасен, чтобы экстренно собирать родительское собрание всей параллели, что она лично накажет, сходит к родителям, проследит. Терпеливо выслушивала упреки и завуалированные оскорбления Сявки, кивала головой в знак согласия с тем, что педагог и воспитатель она никакой, что