мол, с внучкой живём, никого не трогаем, вот и они пусть нас не беспокоят!
Любушка даже опешила от неожиданности. Пелагея впервые назвала её внучкой! А и, правда, кто она ей? Внучатая племянница. Так это та же внучка и есть. Но из уст старухи это прозвучало как-то по-особому тепло, и девица с благодарностью посмотрела на неё.
– Садись, вечерять будем, я завариху12 сготовила, – сказала бабка, ставя на стол деревянные миски. Она выложила в них белое месиво и, сделав на каждой горке ямку, налила туда конопляного маслица.
– Ой, как вкусно, бабуль! – мечтательно проговорила Любаша, усаживаясь на лавку.
Теперь уже Пелагея поглядела на неё с удивлением и довольно улыбнулась. Быть Любушкиной бабулей ей явно нравилось. То ли по этой причине, то ли ещё по какой, коконька поставила перед собой стопочку клюквенной наливки.
– Тебе не предлагаю! – сказала она. – Мала ишшо!
Любушка с улыбкой кивнула.
Потом они вместе сидели на завалинке, щурясь от солнышка, которое, уже скатившись наполовину за лес, ещё светило им в глаза.
– Вон там, видишь, на три окошка изба возле берёзы? – показала Пелагея.– В ней я выросла. И бабушка твоя, Наталья.
Любушка посмотрела по направлению коконькиной руки и поинтересовалась:
– А сейчас там кто живёт?
– Когда матушка наша померла, царствие ей небесное, тятенька на вдове Курочкиной женился. А потом изба эта её сыну Матвею и досталась. Он там теперь живёт. А берёзу эту тятенька из лесу принёс совсем махоньким деревцем, с той поры и растёт тут. Я, ещё девкой, бывало, возле неё на скамеечке сиживала. Там меня Николаша Сивков и приметил. Однажды подсел рядышком. Поговорил со мной. Наши-то все на покосе были, а меня оставили за скотиной смотреть. Наташу, сестрицу мою, уже замуж выдали к той поре, и Савелий увёз её в свой завод. Ой, как тоскливо мне без неё было! А тут Николаша, сокол ясный, и явился. Жить сразу как-то радостнее стало.
Любаша с интересом смотрела на коконьку. Лицо её посветлело от приятных воспоминаний, в уголках глаз застыли две маленькие капельки. Впервые она заговорила о том сокровенном, что держала в себе годами. То ли наливочка была тому причиной, то ли просто потянуло старуху на воспоминания, но Любаша была рада этому и с удовольствием слушала.
– Сколько же мне тогда годов-то было? Поди-ко, как тебе сейчас. С той поры стал меня Николаша выделять из других-то девок. Утром выйду, бывало, а на лавке той цветочек лежит, то ромашка, то василёк. Радовалась я. Но никому не сказывала. Тятенька-то наш крут был на расправу. Если чего не по нём – мигом вожжами отхлещет. Вот мы с Николашей и хоронились ото всех. Лето-то мигом пролетело. А я уж и размечталась, что соколик мой сватов ко мне осенью зашлёт, да и выдаст меня тятенька за него. А у тятеньки-то свои виды на меня были. Только жатву закончили, тут он мне и сказал, что я уже просватана и скоро свадьба. А за кого просватана, прежде времени не говорил. Никифор-то мне и вовсе не нравился. Я как узнала, что он мой жених, так всю ноченьку и проревела, и под