муженьку. И вот он две недели ходил сам не свой, настраивался, переживал, был со мной замкнут и груб. Ну, и тогда я все поняла. Поняла, что у них роман. Я ведь знала, что их учат: каждый пациент – это просто очередной пациент и любые личные привязанности должны идти стороной. А если привязанность все-таки есть, то стороной идет сам хирург. Но этот хер умудрился не пройти. Я молилась днями и ночами, чтобы эта сука сдохла на столе. И сдохла ведь! – и она заливисто засмеялась под моим оторопелым взглядом, который ее, однако, ничуть не смутил. – Я позволила себе лишнего? – отсмеявшись, спросила она.
– Не стану комментировать, – ответил я и сделал глоток из своего бокала.
– Ну не будь занудой, – кокетливо протянула она и склонила голову набок.
– Я попробую.
– Ты ведь первый.
– В каком смысле?
– Первый, кто зашел в этой истории так далеко.
– Правда? – усмехнулся я, совсем не удивившись.
– И знаешь, – она перешла на шепот и приблизила ко мне свое – это глупо отрицать – дьявольски красивое лицо, – я умею быть очень благодарной.
– Я учту, – ответил я пересохшим ртом и, черт возьми, все-таки ощутил, как член в один момент стал каменным.
– Ладно, я пошутила, – она вернула себе обычный тон и откинулась на спинку кресла. – Не в том, что эта медсестра умерла под ножом моего мужа, а в том, что я этому радовалась. Но и плакать я тоже не плакала. А этот зато… мне, он, конечно, не показывал своих слез, но глаза порой были красные, как помидоры. Пить начал, к психотерапевту ходил, на меня срывался – но это все еще мелочи. Я ведь знала и то, что психологи еще в университете готовят их к тому, что на столах будут умирать люди, а к первому готовят особенно тщательно. И не могла поверить, что мой муж такой слабак, что не может принять эту первую смерть – хоть это и смерть молодой и красивой коллеги. Хотя, честно признаюсь, после того как он мне высказался о моем равнодушии и зацикленности на себе и я была вынуждена вести с ним все эти душещипательные беседы, я уже подозревала в нем слабака. Но, тем не менее, в данном случае я была уверена, что в операционной у него умер не просто пациент, а умерла его любовница.
– Он впал в депрессию?
– Да! В самую настоящую.
– А ты что?
– Я? Да я убить его была готова. Временами, когда он приносил свое тело из этого «Деревянного флибустьера» и падал прямо на пороге, мне хотелось заплевать его так же как я заплевывала его шлюху. Когда он был трезвый, я, конечно, пыталась его поддерживать, запрятав свою обиду от его измены в самые глубины сердца. Я ведь все-таки любила его больше жизни.
– А он сам признался тебе в факте измены, в романе с этой девушкой?
– Да прямо… нет, молчал просто. Даже когда у меня сдавали нервы, и я уже не могла видеть, как он сидит и смотрит пустым взглядом в одну точку, когда начинала переходить на оскорбления, он никак не реагировал. Ни на обвинения в слабости и ничтожности в свой адрес, ни на обвинения