прямо нам на головы.
В голове гудело, и голод, жуткий оглушающий голод схватил меня за горло и не позволял сделать ни вдоха…
Я сидела, оцепенев, умоляя (кого я могла умолять, кого просить? Создателя? Папу? Мишеля?) о помощи. Никто не услышал меня. Никто не мог услышать, а может, и не желал. И вдруг жуткое, поглощающее целиком осознание настигло меня: я никогда никому и не была нужна. Ни папе, целиком отдавшему себя работе, ни матери, сдавшейся перед ликом смерти и оставившей дочь, ни Мишелю, влюбившемуся в безродную недостойную женщину старше себя, что бессовестно играла с его чувствами, ни Николя, который легко оставил меня наедине с чужаками и даже не попытался спасти.
Я никому никогда не была по-настоящему нужна. За что всегда хвалил меня папенька? Конечно же за послушание. Клара тихая вежливая девочка. Клара сидит целыми днями в библиотеке и учится, а если закончила учиться, то опять же или спряталась у себя в спальне или, если погода хорошая, гуляет где-нибудь в парке, или читает свои книжки. Клара никому не мешает. Клара прилежная и покорная. Я слышала это всю свою жизнь и искренне верила, что это есть добродетель, за которую меня ценят. Но нет! Нет, нет и ещё раз нет! Только теперь я прозрела.
Просто всем было удобно, что я не мешаю. Просто всех устраивало, когда меня не слышно и не видно.
И стоило появиться более важному делу, стоило повстречаться более нужному, интересному человеку, как меня тут же позабыли, променяли. Мишель оставил меня, весь мир оставил ради жестокой коварной ведьмы. Родной отец сбежал из дома вместе с калекой-графом, бросив единственную якобы любимую дочь на произвол судьбы. Любимую дочь! Какое лицемерие! Какая отвратительная гадкая ложь! Да он всегда любил свои цветочки в оранжерее больше меня. Любая формула, статья в научном журнале занимательнее, чем вечер в моей компании. О чём мы беседовали? О его увлечениях и работе. Дочка, давай обсудим новое открытие доктора Шелли! Дочка, а ты читала об анестезии? Вот учебник по анатомии. И я читала, зубрила это всё, лишь бы поддержать разговор. Да и с Мишелем так же. Сказочки ему разыскивала, записывала, всё старалась угодить, а что получила в ответ? Плевок в лицо.
Ох, Создатель. Я даже не знала, что во мне столько подавленного гнева. И знаете что? Мне он нравится. Мне нравится эта злая, жестокая, яростная Клара. Она не будет плакать в своей одинокой тёмной спальне, умоляя кого-нибудь прийти спасти её. Ох, нет. Эта Клара сбежит из дома.
И никому нет никакого дела до моих мольб о помощи. Никому, кроме него. А он пришёл, точно из ниоткуда, и сказал:
– Клара, не плачьте.
Я так растерялась. Ведь до этого мгновения я вовсе не осознавала, что плачу, я вообще плохо соображала, что происходило. Ночь, тьма и болезнь раскачали мой разум, точно лодчонку посреди бушующего моря, и солёная ледяная вода уже залила её и тянула на дно. Я вот-вот должна была утонуть, когда появился Тео, протянул руку, в которой держал белоснежный накрахмаленный платок и произнёс – Пожалуйста, дорогая моя Клара, не плачьте. Это разрывает мне сердце.
Да-да,