Я ж даже не знаю, о чём раньше могли разговаривать. Надо бы давить на амнезию и боли в голове.
– Командир, я головой ударился.
– Не поверишь, мне это давно известно, – фыркнул Енотаев.
Батырова это рассмешило. Вот почти не обидно! Получит он у меня на следующем праздничном мероприятии. Там, за столом можно что угодно говорить.
– Не самое лучшее время, конечно, но мне нужно решить вопрос по тебе быстрее, – начал говорить Ефим Петрович, когда захлопнулась дверь.
– Вы о чём?
Комэска посмотрел на меня так, будто я сейчас послал его.
– О рапорте, который ты написал вместе со всеми ещё в декабре. Напомнить?
– Желательно.
– Такое нельзя забыть. Хотя с кем я говорю о таких вещах, – махнул он рукой и начал рыться в папке с документами.
Не самое хорошее время сейчас решать вопросы стратегического характера. Два часа в Союзе, и пока мне ничего не известно о новой жизни. Может это вообще всё глюки или сон.
Надо убедить Енотаева отложить обсуждение.
– Командир, мы об планету треснулись. Чуть кони не двинули. Мне вообще не до разговоров и рапортов сейчас.
– Ничего! Ты больше года служишь в нашем полку. К самостоятельным полётам ночью не допустился. Днём тоже только в зону слетал. Про полёты в сложных метеоусловиях даже и заикаться не стоит. Служить нормально не служишь. Полгода назад аттестационная комиссия тебя оставила. На свою больную голову, я за тебя заступился.
Поражаюсь уровню моего везения! Мне оставили жизнь, но навязали геморрой по фамилии Клюковкин. Это ж как так надо летать, чтоб за год достичь подобных «успехов»? И это в советское время!
– Хм, спасибо! – поблагодарил я.
– Пожалуйста. Но теперь вряд ли я смогу помочь. Начальник штаба твёрдо намерен тебя «на землю» списать. А после аварии у него появился козырь.
Какая-то ерунда! Комиссия может и оправдать. Тем более что действовали правильно.
– Нас оправдают, и козыря не будет. Не спешите меня хоронить, – сказал я.
Енотаев вскочил со своего места.
– Ты понимаешь, что тебя спишут на землю?! Балбес великовозрастный!
– Нет, не понимаю. Пускай докажут, что в аварии есть моя вина, – стоял я на своём.
Сглотнул образовавшийся в горле комок. Внешних признаков беспокойства не подаю, но внутри нервы натягиваются.
Без неба мне нельзя. Другого не умею. Не представляю себя на наземной должности.
Согласен, что жизнь на списании с лётной работы не заканчивается, но для меня именно так и будет.
– Докажут. А пока припомнят тебе УАЗик, пробелы в лётной подготовке, полную служебную карточку выговоров. И это ещё первую где-то потеряли! Пришлось новую заводить.
Слов нет, как описать реципиента. Если в будущем я выжил, и он попал в моё тело, представляю, как он удивится своему уважаемому положению.
В его теле я с каждой минутой всё больше погружаюсь в бочку с дерьмом.
– Командир, думаю, вся опасность для меня преувеличена.
– Она недооценена. Начальник штаба твёрдо