Мулен Руж. Пьер Ла Мюр

не считать… если не считать того, что все казалось не таким, как прежде. Странно, не так ли? Но почему все было не так, как раньше?

      Анри старался не задаваться этим вопросом. Он резко откинулся на спинку стульчика, разглядывая рисунок. Чуть больше умбры в этой тени. А левую руку следует вылизать получше… Интересно, настанет когда-нибудь конец этому вылизыванию или нет? И почему Кормон так на этом настаивает? Чего хорошего в этой технике? В конце концов, ведь Кормон человек образованный: наверняка ему приходилось копировать Микеланджело, Греко, Хальса, Веласкеса! И уж кому, как не ему знать, что настоящее искусство, настоящая красота вовсе не обязательно красивы? И все же вчера он снова вещал об обнаженных красавицах, которых обязан писать всякий хороший художник. Прелестных и сочных, непорочных и соблазнительных! «Груди должны возбуждать воображение, но ничего больше. Таз должен быть девственным и в то же время сулящим наслаждение. Лобок без волос, предпочтительнее всего прикрыть его легкой тканью или рукой, как у Венеры Тициана». Неужели мэтр сам верил в этот бред? Скорее всего, да, ибо с каждым днем он становился все более и более непримиримым. На прошлой неделе один из студентов тайком добавил немного розовато-лиловой краски в телесные тона, так можно было подумать, что наступил конец света! «Импрессионизм! Я предупреждал вас, я не потерплю у себя в мастерской никакого импрессионизма! Может, вы забыли, что я вхожу в комиссию Салона?» Больше тот студент не появлялся в мастерской. А зачем? Он знал, что Кормон будет голосовать против его работы. А еще ему было прекрасно известно, что без Салона он никогда не станет художником. Ну ладно, хватит о грустном. Пора снова браться за работу. И куда подевалась проклятая умбра?