трость с золотым набалдашником, граф обвел комнату взглядом. – Что ж, неплохо, совсем неплохо. Конечно, домишко обшарпанный, но полагаю, это отличительная черта всех домов на Монмартре.
Он подошел к окну.
– Отличный вид. В ясную погоду отсюда, наверное, виден Нотр-Дам. – Он обернулся, снова оглядывая комнату. – Да, здесь ты, похоже, отдыхаешь душой. В детстве тебе всегда нравилось рисовать. Возможно, со временем ты станешь хорошим художником и научишься рисовать лошадей так же здорово, как покойный Пренсто.
Анри следил за каждым его движением, чувствуя, как гулко стучит сердце в груди. Как же изменился отец за последнее время! Шелковый цилиндр, белая гвоздика в петлице – все оставалось по-прежнему, и все же перемены были разительными, но повинен в них не только возраст. Взгляд графа казался остановившимся, почти безумным. О нем ходили разные слухи. Бедный отец, который так мечтал о сыне, который смог бы выезжать с ним на оленью охоту в Лурю…
– А там, наверху, спальня и ванная. Хочешь взглянуть?
– А это еще что? – воскликнул граф, игнорируя предложение. Конец его трости упирался в неоконченного «Икара».
– Моя картина для Салона.
– Но для чего ему эти дурацкие крылья?
– Дедал, его отец, сделал Икару пару крыльев из воска, чтобы он мог летать над морем. Но юноша подлетел слишком близко к солнцу, воск растаял, и летун утонул. Это древнегреческий миф.
– Что ж, одним идиотом в мире меньше! – Граф пожал плечами и отвернулся от полотна. – Ну, мне пора. Рад, что у тебя все хорошо.
Отец уже собрался уходить, когда его взгляд неожиданно упал на небольшую зарисовку на мольберте. Он подошел поближе и наклонился, пристально разглядывая взметнувшиеся вверх нижние юбки и ножки в чулках.
– Твоя мать сойдет с ума от горя, если узнает вот об этих твоих художествах, – заметил он, выпрямляясь. – Настоящая порнография. Конечно, шлюхи – это тоже часть нашей жизни, но их место не на холсте.
И, передернув плечами, он направился к двери.
– Но это не важно. Все ерунда.
В дверях они на какое-то мгновение повернулись лицом друг к другу, словно пытаясь преодолеть разделявшую их пропасть.
Граф сдался первым:
– Что ж, Анри, прощай.
– До свидания, папа. Спасибо, что заглянул.
Граф не ответил. Стоя на площадке у двери, Анри смотрел, как отец торопливо спускается по лестнице.
В самом начале декабря, в преддверии Рождества, Париж охватила веселая предпраздничная суета, напоминавшая слабую усмешку на угрюмом лице суровой старухи зимы. Люди радостно шлепали по грязи, нагруженные яркими коробками подарков.
Декабрьским утром во время обычного пятиминутного перерыва Лукас подошел к Анри.
– Помнишь, я рассказывал тебе о своей девушке, Жюли…
– Это та, что работает у шикарной модистки?
– Да. Представляешь, она так и не дала себя уговорить. До сих пор твердит, что Бог