– Очухался? – прозвучал голос в темноте.
Голова гудит как после весёлой ночки, а глаза никак не получается разлепить. Даже этот голос, смутно знакомый, доносится как будто издалека, сквозь толстое одеяло.
– Плесни-ка воды, Джим.
На меня обрушивается поток солёной морской воды. Хочется пить. В глотке пересохло, и вместо слов получается только сипение и кашель.
– Дайте ему попить, проявим милосердие, – произнёс кто-то. С нескрываемой злобой и усмешкой в голосе.
С трудом у меня получается открыть один глаз. Яркий отблеск на морских волнах заставляет снова закрыть его. Передо мной только песок, море и чьи-то ноги.
– Откройте рот, капитан, – юный Джим поит меня водой из фляги.
Живительная влага придаёт сил, но встать не получается. Я по самую шею закопан в песок. Закопан так, чтобы видеть море и мой бриг. Тут же на берег вытащена шлюпка.
– Он уже не капитан, Джимми, – напоминают ему. Старший помощник, боцман и квартирмейстер. Первые после капитана, и теперь первые на всём корабле.
– Мистер Картер, благодарите Господа, что вас не решили вздёрнуть или бросить за борт. Вас всё-таки уважают, и мы решили высадить вас здесь, – улыбнулся квартирмейстер, сидя передо мной на корточках. – Доминика, райский уголок. Вам здесь понравится, полагаю.
– Хватит с ним церемониться, Пит. Он с нами не церемонился, – рыкнул боцман.
– Где остальная команда? – сиплым тихим голосом спросил я.
– На корабле. Они думают, что мы тебя просто высадим. Они же не знают, что ты утаивал часть добычи, Эдвард, – произнёс старпом, глядя на мой корабль.
Я плюнул ему на сапоги.
– Ты не жилец, Эд, поэтому я на тебя не сержусь, – улыбнулся он, подставляя сапог морской волне. – Скоро начнётся прилив. А потом твою лживую башку обглодают крабы. Но по обычаю берегового братства мы оставим тебе пистолет и пулю. Нельзя нарушать традиции, правда, Джек?
– Святая правда, старина Уилли! – отозвался боцман, осеняя себя крестом.
– Я приберегу эту пулю для тебя, Уильям Мур, – произнёс я, пытаясь пошевелить плечами.
– Желаю удачи, капитан, – Уилл снял шляпу и согнулся в насмешливом поклоне. Я попытался плюнуть ему в рожу, но промахнулся.
– Удачи, кэп. Не забывай нас, – заржал боцман.
– Он нас на всю жизнь запомнит, – произнёс старпом, выталкивая шлюпку на воду.
Квартирмейстер попросту встал и ушёл, а юный Джим оставил мне флягу с водой.
– Прощайте, капитан, – вздохнул он.
– До встречи, Джимми.
Я смиренно наблюдал, как мои бывшие офицеры садятся в лодку и оставляют меня по горло в песке. На пустынном берегу Доминики. Где-то на западном побережье есть французский посёлок, но здесь меня никто не найдёт.
Ещё одна попытка пошевелить плечами – и снова безуспешно. Джим закопал меня достаточно небрежно, но песок никак не хотел выпускать меня из объятий.
– Попался, как кур в ощип, – пробормотал я.
Шлюпка наконец достигла корабля и её втащили на борт. 'Удача мертвеца' теперь больше не моя. А вот возможность стать мертвецом вполне реальна.
Я чертыхнулся и снова попробовал выбраться из плена, но песок, хоть и рыхлый, не давал пошевелиться, заодно вытягивая из меня тепло. Волны подступали всё ближе, обдавая солёными брызгами.
Лихорадочное дёрганье плечами ни к чему не привело, а руки и ноги онемели настолько, что я уже не чувствовал пальцев. Представляю, как сейчас злорадствуют старпом с боцманом. Уильям всегда был скользким, как угорь, и амбициозным, как Цезарь. Опасное сочетание. А Джек, боцман, попросту не смог простить мне килевания. Они тоже не заслуживают прощения.
Прибой уже лизал мне бороду, и по расчётам, уже скоро будет скрывать меня с головой. Нужно либо выбираться, либо срочно отращивать жабры.
Я быстро осмотрелся, насколько мог. Фляжка, которую мне оставил Джим, пистолет, и больше ничего. К счастью, фляжка достаточно близко. Я ухватил её зубами, вытянул пробку и выпил остатки воды. Крепко держа флягу за горлышко, я попытался копать, двигая головой. Если вы когда-либо пробовали долго смотреть вверх, задерживая дыхание и одновременно плясать джигу, то ощущения, наверное, примерно похожи.
Песок убывал крохотными горсточками, но всё-таки убывал. Перед моим лицом появилась неглубокая борозда, которая тут же заполнилась водой. Размокший песок копать оказалось тяжелее, но эффективнее. Вскоре я уже мог свободно двигать плечами. Челюсть давно уже болела от непосильного труда, а шея просила пощады. Но воля к жизни заставляла меня копать дальше.
Волны били меня в лицо не хуже профессионального бойца, но я копал до тех пор, пока копать уже стало нечего. Я вырыл перед собой небольшую ямку, но этого хватило, чтобы освободить плечи. Я тут же стал барахтаться, как лягушка в молоке. Онемевшие руки удалось вытащить, уже когда вода подступила к губам. Теперь я нырял и откапывал мокрый тяжёлый песок руками.
Когда