указывая куда-то в сторону. – Вот почему нам больше нельзя тут оставаться. Они не оставят нас в покое.
Кто такие «они»?
– Папарацци, – объяснила бабушка. – Они так достали Жаклин Кеннеди, что ей пришлось выйти замуж за того старого уродца с яхтой.
Я не поняла ничего из сказанного.
К концу недели мы уже более или менее расположились на новом месте. Это была двухкомнатная квартира в Покипси, штат Нью-Йорк, где проживал бабушкин брат дядя Мэк. Ее он по старинке звал Эстер, а поскольку меня видел до этого всего пару раз, то легко перешел на Ирен. В день нашего приезда он заказал нам еду из китайского ресторанчика, и я в знак приятия отдала ему записку из своего печенья с предсказанием.
«Полезность чашки состоит в ее пустоте», – прочел он.
Я взяла со стола крошечный бумажный зонтик. Он даже открывался и закрывался как настоящий.
Бабушка устроилась на работу на ткацкой фабрике. Поскольку мама так и не удосужилась поводить меня в детский сад, я с места в карьер отправилась в первый класс начальной школы Клары Бартон[8]. Про маму ничего нельзя было рассказывать, вот я и не рассказывала.
У нее даже похорон не было. И никто не пришел высказать свои соболезнования. Если у бабушки и были какие-то мамины фото, она их спрятала от меня. Поэтому я по памяти нарисовала ее портрет и засунула его под подушку. У моей мамы на картинке были румяные щеки, синие глаза, алые губки бантиком. И длинные вьющиеся волосы, как у принцессы.
Когда одноклассники интересовались, почему я живу с бабушкой и где моя мама, я говорила, что она знаменитая певица, только имени ее назвать не могу. Мол, сейчас она на гастролях со своей группой и готовится к выступлению в «Хутнэнни»[9].
– Вообще-то эту программу уже сняли с эфира, – заметил Ричи, самый дотошный из всех.
– Точно, я просто перепутала. Я имела в виду Шоу Джонни Кэша[10].
На какое-то время от меня отстали, а потом снова начали спрашивать, когда вернется моя мама, переедем ли мы в Голливуд и могу ли я попросить для них автографы.
– Нельзя, потому что у нее сейчас рука в гипсе, – ляпнула я. – Причем левая, а она левша. – Мне казалось, что так ложь прозвучит более правдоподобно.
– Никакая твоя мама не знаменитость, – заявил Ричи. – Небось она у тебя навроде бабули, как в «Деревенщине из Беверли-Хиллз»[11].
– Неправда, моя мама очень красивая, – сказала я Ричи. И тут точно не врала.
У мамы были черные блестящие волосы ниже пояса, которые я обожала расчесывать. Пальцы у нее – длинные, изящные (правда, под ногтями часто забивалась грязь). И еще она была тонкой как тростинка – до того тонкой, что, когда мы, кочуя из одного места в другое, устраивались спать в палатке, у нее так сильно выступали ребра, что их можно было пересчитать. Больше всего мне запомнился ее голос – чистое, ровное сопрано. Мама отличалась бесподобным слухом (о да, ее музыкальные инстинкты явно превосходили ее умение разбираться