лет, мама с Даниэлем решили прокатиться по всей стране ради Вудстока[19]. Идея, скорее всего, была маминой, но Даниэль ее поддержал.
И вот, собравшись в путь, они покидали в машину (на тот момент у нас был серебристый «Рено») все наши немногочисленные пожитки: рубашки «тай-дай»[20], джинсы, мой набор цветных карандашей, плюшевого жирафа, лоскутное одеяло, сшитое бабушкой, мамины понтовые ботинки с тиснеными розочками на бортах и книги Даниэля по акушерству. В багажнике у нас лежала коробка с Даниэлевой коллекцией пластинок. Он настолько ею дорожил, что, когда мы оказывались в жарком регионе вроде Аризоны, Диана переживала, как бы они не расплавились. В какой-то момент она даже купила для них сумку-холодильник. Лишь повзрослев, я стала понимать, что, пожалуй, Диана больше заботилась о пластинках, чем обо мне.
Ночевали мы в палатке «дикарями», потому что стоянки в национальных парках стоили слишком дорого. За неделю до начала фестиваля, когда мы все еще находились в пути, машина наша начала издавать звуки, как в песенке Вудро Гатри. В итоге на Вудстокский праздник мы не попали, ограничившись каким-то небольшим фестивалем возле границы с Канадой. Помню, как Диана отплясывала с каким-то кришнаитом, находящимся под веществами, и тот дал ей ключи от своего рыжего «Фольксвагена»-жука. Пока кришнаит не очухался, мы втроем сели на его машину и уехали.
Через три дня Диана и Даниэль опять поссорились, и стоянка в Нью-Джерси стала местом их расставания. Помню, как мы с мамой сидели впереди, а Даниэль запихивал в дорожную сумку свою одежду, часть пластинок (мама вообще ничего не хотела брать на память, и я осталась без альбомов Берла Айвза и Вуди Гари) и банку с хлебной закваской. И еще мне пришлось распрощаться с моей любимой деревяшкой.
«Ты замечательный ребенок», – сказал Даниэль на прощание и ушел ловить попутку. Когда мы выехали на шоссе, он все еще стоял там, и мне показалось, что он плачет. Но мама сказала, что у него аллергия. В этот момент я и сама едва не расплакалась, потому что из всех маминых мужчин Даниэль был самым надежным.
Бензина нам хватило надолго, и мама остановилась на заправку почти у Нью-Йорка, разговорившись с неким Чарли, членом сообщества «Подземная погода». Меня поразило это название. Ведь правда странно: какая может быть под землей погода? Разве она там не одинаковая все время? Чарли предложил нам пожить вместе с ним и его друзьями в Верхнем Ист-Сайде на Восемьдесят четвертой улице – мол, это дом чьих-то там родителей. До Нью-Йорка было рукой подать – всего-то требовалось переехать мост.
Дом был большой, кирпичный, на ступеньках крыльца стояли горшки с геранью, но ее явно никто не поливал. Чарли с друзьями постоянно крутили разные пластинки, а я, за отсутствием книг под рукой, читала названия всех этих альбомов: Jefferson Airplane, Led Zeppelin, Cream. У мамы с собой была целая коробка собственных альбомов, но их никто не захотел слушать. Действительно, песни вроде «Серебряного кинжала»[21] или «Дикого цветка»[22] как-то не вязались с этой