полминуты будет как струнка в фартучке.
Не больше, чем через минуту, в клубах пара показался Николай Иванович в семейных трусах. Выключив свет, он зашагал на кухню, но тотчас остановился, заметив, наконец, Гомозина.
– Вот тебе раз, простите, – досадливо расставил руки старик. – Сейчас оденусь, – будто застеснялся он и быстро зашагал в комнату. – Опять прорвало, что ли? – крикнул он оттуда.
– Не то слово! – отозвалась вся сияющая Лидия Тимофеевна. – Аж с Москвы пришлось сантехника вызывать!
– Ну́ тебе! – усмехнулся Николай Иванович.
– Правду говорит, Николай Иванович! – крикнул сдавленным голосом Гомозин.
Старик, нацепив на себя домашнее трико и рубашку, зашёл в кухню. Егору Дмитриевичу сразу бросились в глаза конкретные, крупные черты его лица. Николай Иванович был красив. Полное лицо его совсем не походило на сухое материнское. От него веяло силой и здоровьем. Глаза большие, открытые, ясные; волосы, хоть сплошь белые, – гуще некуда; сильные брови, слегка крючковатый нос, розовые губы и, как у младенца, припухшие раскрасневшиеся щёки. В целом лицо у него было подвижное, живое и счастливое, но в то же время несущее в себе какую-то глубоко запрятанную тоску и рассудительность. Гомозину сразу подумалось, что этот большой человек прошёл через большие несчастья и утраты и только сейчас смог наконец добраться до спокойствия и умиротворения. Широкие пухлые плечи его, несмотря на общую мышечную расхлябанность, казалось, были высечены из мрамора: виделось, будто они многое на себе вынесли. Весь вид Николая Ивановича вызывал уважение. «Наверное, по молодости женщины его обожали, – подумалось Егору Дмитриевичу, – раз даже мне, – рассуждал он, – сделалось спокойно, стоило ему войти».
Николай Иванович протянул Гомозину руку, и тот, встав, пожал её, ничуть не удивившись силе, с которой старик сжал его ладонь.
– Вы уж меня извините, старого: не заметил. Слепну, как крот. А вы тоже хороши: шлангом прикинулись, – сказал он и захохотал, усаживаясь на место.
– Да подумал: чего беспокоить. – Гомозин смущённо заковырял гущу борща ложкой.
– Правильно: лучше хозяина в одних трусах застать, – улыбнулся Николай Иванович. Только сейчас Гомозин заметил, что у старика на левой руке не хватает фаланги безымянного пальца.
– Да я что-то растерялся как-то, – ответил Егор Дмитриевич.
Лидия Тимофеевна, улыбаясь, наблюдала за этой картиной.
– Ну вы хоть представьтесь, что ли. Как по имени, по батюшке? Меня-то вы, видимо, знаете.
– Егором Дмитриевичем меня звать, – отозвался Гомозин, стараясь придавать своей фразе весомость.
– Приятно познакомиться, Егор Дмитриевич, – закивал головой Николай Иванович, пристально вглядываясь в глаза собеседнику. – Ну что, айдате кушать, Егор Дмитриевич. Приятного аппетита, – сказал Николай Иванович и принялся медленно, спокойно есть борщ. Гомозин собирался что-то сказать, но Лидия Тимофеевна, вся сияющая, остановила его знаком руки и внимательно поглядела на сожителя:
– А ты, Николай Иванович, чего это, перед собой уже не видишь?