противоположное первому – как понять? В подобной ситуации любознательность разве не сродни помешательству? Да люди даже придумали поговорку: «любопытство сгубило кошку».
Впрочем, если оно погубило кошку, то спасло кошек. Разведавшая опасность особь доносит ведь о ней своим сродникам. (Если повезет ей не погибнуть в разведке, правда.) Предупрежденные будут вооружены.
Поэтому и одарила природа таких существ, у которых наличествует высшая нервная деятельность, манией любопытства.
На благо их виду в целом.
На горе отдельной особи.
Природа победила-таки проклинающего кошачье любопытство Семена. Он остановился и вздрагивающий луч фонаря развернулся в пространство секции.
Тогда Чистяков увидел.
Все и до малейшей детали, что было там.
Однако при всей отчетливости восприятия у Семена не получалось понять, ЧТО это такое именно. Сознание не могло сложить наблюдаемые фрагменты во единое целое. Точнее же говоря – бастовало, отвергало, ОТКАЗЫВАЛОСЬ!!
Внимание примагничивало прежде прочего то, что двигалось в этой секции. Оно представляло собой подобие пары крючьев, сходящихся и расходящихся в быстром темпе.
Они были расположены симметрично остриями вовнутрь. С их вогнутостей иногда что-то капало.
Поверхность этих странных образований была темна, и однако, влажная, проблескивала во вздрагивающем луче. Ритм их безостановочного движения совпадал с ритмом звука и было ясно, что именно оно, их мерцание, родит звук.
Над крючьями стояли глаза.
Круглые, неподвижные и словно бы даже какие-то простовато-наивные.
В сознании Семена вдруг с неуместностью высветились круглые очки Джона Леннона. Кумира старшего брата Чистякова. Который – брат – и до сего еще времени носил тертую джинсу и длинные волосы, несмотря на откровенную лысину.
Да уж, человечный взгляд Леннона сквозь очки был вспомнен совсем не к месту! Поскольку на Семена теперь смотрели – нечеловеческие глаза.
Взирали же они на него из чего-то кустистого, вроде мха. (Шерсть? но какая странная…) И рядом в этой щетине располагались… ЕЩЁ глаза!
Какие-то дополнительные… Три пары. Меньшего гораздо размера. И в каждой трепетала синхронно яркая, разбрызгивающаяся точка: отражение лампочки фонаря, трясущегося в руке.
Секция была набита всяческим хламом, как и положено подвальной каморке. Но было в этой картине и необычное кое-что. А именно: хаос вещей делился, ровно и аккуратно, на восемь секторов.
Причем делила его на них многосложная, дрожащая мохнатая тень, отбрасываемая фонарем. Тень… от растопыренных восьми лап огромного паука!
Головоломка сложилась.
Ритмично движущиеся крючья были паучьими жвалами (хелицерами – вытряхнула ненужное уточнение память из учебника биологии, которую в школе нередко Семен прогуливал). А позади во тьме намечалось и тулово паука, пульсирующее в ленивом, сонном, инаковом от челюстей ритме…
Такого