м с сыном Иваном в небольшом возу, посматривая на пробегающие мимо окрестности.
Сытые лошадки резво бежали по утоптанной, ещё не успевшей размыться первыми осенними дождями дороге, пофыркивая и похрапывая от действий усердного возницы.
– Не страшна нам теперь орда, сынку. Конец ей приходит. Сбросим с себя эту тяжкую ношу, – обратился он к сыну, повернув к нему своё лицо.
– Да, слабы тартары становятся, – откликнулся, выйдя из задумчивости Иван, провожая глазами небольшой обоз с рыбой, медленно тянувшийся по дороге навстречу им. – Вот и рыбка, слава Богу, обильно водится в наших местах. Копейку какую-то даст и с голода не позволит пропасть, – заметил он, останавливая взгляд на переполненный рыбой проезжающий возок.
– Дружественный союз с Менгли-Гиреем крымским ханом заключил, – продолжил мысль Иван Васильевич. – Не будет мешать нам орду одолевать. Прошлый 1475 год, дал Бог, не принёс огорчений. Вот и семейство своё нарастил, – его лицо осветила улыбка, – Софьюшка доченьку мне народила Олёнушку, первую царевну на Русь явила, – его глаза выражали счастливую безмятежность. – А нынешний год вторую дочь мне подарил. Семья крепчает. Не хмурься, Ванюша, – проронил он, глянув на сына, – привыкнешь к мачехе. Нужен был этот брак мой с Софьей Руси нашей. Ты же знаешь, она – племянница последнего византийского императора. С ней я не только Великий князь, я с ней царство обретаю. Москва наша всемирную славу третьего Рима приобретает. Всё сделаю, чтобы объединить междоусобных князей под руку свою. Станешь ты, Ванюшка, после меня на Руси царствовать. Ты всё хмуришься! О тебе радею и о Московии нашей.
Вот и подъехали к дому дьяка. Неторопливо высадились во дворе. По широким деревянным ступеням вошли в дом. В лицо пахнуло жаром. В просторной натопленной светлой горнице народу было больше, чем обычно. Народа собралось – яблоку упасть негде было. Творческая мысль витала в воздухе, кипели страсти, с ними вспыхивали споры. Как без них-то? В избе много кто собрался: дьяки, подьячие, князья московские – все люди энергичные, толковые, родовитые. В избе натоплено было так, что стояла духота неимоверная, добавленная горячим дыханием разгорячённых тел. Гул голосов, ропот не смолкал ни на минуту, словно растревоженное семейство пчёл в улье. Собравшиеся обменивались мнениями, вносили свои предложения. Каждый из них желал доказать, что прав именно он, а не другой.
Здесь зарождались и творились законы, по которым жить предстояло всему государству, людям разного сословия, проживающим в нём. Здесь решались судебные уложения и грамоты для будущих законов.
Заметив вошедших Великих князей, подьячие и писари услужливо вскочили со своих мест, с уважением посматривая на них. Приветствовали, как положено, подобострастно и почтительно кланялись. Небрежно приняв приветствие собравшихся людей, Иван Васильевич основательно устроился подле длинного дубового стола. Потирая ещё не согревшиеся с дороги руки, нетерпеливо изрёк:
– А теперь доложите-ка мне, что у вас тут сделано для того особого сборника, какой я поручил составить, который доказывал бы измену новгородцев.
Внимательно слушал, что ему зачитали, одобрительно покачивая головой.
– Сие добре, всё добре составлено. Ещё не забудьте добавить об изменах Новгорода святой Руси. А такоже учтите договор новгородцев, что за нашими спинами против нас направленный с королём Казимиром – этим Великим князем литовским и польским.
– А, всё ж, какой прыткий этот наш князь Холмский, – заметил неожиданно дьяк, вклиниваясь в разговор. – Хорошо служит Московии нашей. Ловко отбил он тайную грамоту предателей новгородских. Из рук поганых их гонцов вырвал. Ужо помогли сии грамоты более узнать об изменах оных. А помните, други, что было во времена дальние? Ведь в договорной грамоте Дмитрия Донского с Великим Новгородом было писано о совместной борьбе с общими врагами Литвой и Тверью. Вот погодьте, сыщу я сей час.
Дьяк с усердием порылся в стопках грамот, разложенных на широком дубовом столе.
– Нашёл! Прочту грамоту оную, чтобы напомнить всем: «Всести на конь, ежели будет обида со князем литовским или тверским князем …»
– Добре! Правильно мыслил тоды сей князь в нашу пользу, – согласился Иван Васильевич, глядя задумчиво в грамоту.
– Укреплять Москву надобно прежде, чем всести на коня и защищать! Это первейшая задача наша, – воскликнул Иван Иванович, до сих пор молча выслушивающий думцев и отца. – Надобно такую перестройку Кремля учинить, чтобы стал он неприступен для врага. Каменные основательные хоромы возводить надобно. Слава Богу, собор Успения богородицы уже успели заложить, строить начали. Мыслю, к 1479 году уже поставлен будет. Стены кремлёвские тоже подымем непреступные каменные. Звонницу высокую учинить надумали, пусть так будет, чтобы приближение недруга далече узреть можно было. А наречь сию звонницу я пожелал бы именем батюшки мого – звонницей Ивана Великого. Покорим Новгород – сильнее станем. Защитим себя от Польши, Литвы и немцев, – возбуждённо, горячась, доказывал Иван, всё более распаляясь, жестикулируя руками. – А ещё, мыслю, в Кремле нашем надобно такие каменные палаты выстроить,