три.
– Я тебе бюхалтер, чта ле? – он возится сзади, явно пытаясь одновременно раздербанить кардхолдер и удержать Г.Е., и это, кажется, ошибка. Перехват за руку, рывок, поворот, и успевший среагировать нападающий и Г.Е. оба пытаются перетянуть руку с ножом в нужную себе сторону. Я могу разглядеть, наконец, того, кто на нас набросился. Ушкуйника, подсказывает память Г.Е. эстетичный термин, хотя я бы назвала его иначе. Огромный, мощный, но с полностью гнилыми серыми зубами, лысый – и с нездоровой тонкой пергментной кожей желтого ненормального оттенка, заметного даже в полутьме грязного коридора.
– Гнидаааа, – тянет он, отчаянно сопротивляясь, и на лице у него выступает болезненная испарина. Перетягивание каната идет еще несколько длинных секунд, или десятков секунд, я не знаю, но чувствую, как медленно, но верно лезвие ножа сдвигается все дальше от нас – пока рука чужака не срывается, и нож не втыкается с неожиданной легкостью ему в живот. Он выпучивает глаза с красными, воспаленными веками, хватается за нож, торчащий у него в животе, делает пару шагов назад, и потом зачем-то дергает нож, но не так, чтобы вытащить, а почему-то вверх, вспарывая себе живот.
Смотрит вниз, на себя, покачивается и падает назад.
Г.Е. делает шаг назад, еще один, и мы лихорадочно соображаем.
Отпечатки на ноже.
Отпечатки, возможно, на стене, на самом чужаке. Какие-то следы – волосы, еще что-то. Если у того НКО повернуты в коридор камеры – то еще и запись. И что нам делать?
Чужак на полу, заливаясь кровью, хрипит и сучит ногами, и затылком бьется о паркет, ритмично поднимая и опуская голову, и руками тащит в стороны края раны, явно не понимая, что он делает.
Скорую ему вызвать?
Да ладно. Не об этом стоит думать даже. Как нам вывернуться? Как?
Конечно, можно просто “бросить” Г.Е., заставить его исчезнуть, но как же все ресурсы? Нам и деньги его пригодятся, и все на свете его. Бежать в банк, снимать хоть что-то? Божечки, что делать?..
Так странно – рядом умирает человек, а никакого чувства вины я и в помине не ощущаю. Ни капельки. Хотя, если подумать, меня должно штырить и за Марго, чью жизнь я, фактически, забрала себе, и за Г.Е., который в цвете лет погиб, видимо, от инфаркта. Их же нет – по факту, они оба умерли, их телами я распоряжаюсь по своему усмотрению, и мне от этого тоже совсем не плохо.
И за этого, хрипящего на полу от моего удара ножом, мне тоже не плохо. Нет ощущения грядущего воздаяния, или мук совести – единственное, что меня тревожит – это как вывести из-под удара моего Г.Е., потому что он мне еще пригодится. Но мысли только кружатся одна за другой, и ни одной новой не появляется. Подбираем свой телефон, брезгливо отираем его, собираем раздебаненный кардхолдер, садимся на колченогую табуретку посреди коридора и смотрим, как руки чужака двигаются все медленней, и как кровавая лужа растекается по полу все дальше и дальше. Переступаем ногами, чтобы не замарать красивые ботинки ценой в полугодичную зарплату секретарши, и смотрим снова, надеясь, что какая-нибудь идея, все-таки, придет.
Но