не сыщешь. Кругом камни…»
Голос еле слышно коснулся Данилы, он обернулся и увидел рядом сидящего на камнях казака. Василько в одном исподнем сидел по-турецки на огромном змеином черепе и лепил фигурки из хлебного мякиша:
«Когда Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его, мужчину и женщину сотворил их, и благословил их, и нарек им имя: человек, в день сотворения их…»
– Василько! И ты здесь? Пойдем скорее со мной!
Карий бросился к казаку, но, встретившись взглядом с его пустыми глазницами, остановился.
– Нет, не пойду. Ты обещал накормить меня хлебом и обманул. Тогда я наглотался камней и помер. Теперь вот из хлебушка куколок леплю, пусть детки малые поиграют…
Василько засмеялся и, продолжая лепить хлебных людей, запел жалобно, как юродивый:
Баю-баю-баю,
Не ложися на краю:
С краешка ты упадешь,
Головушку ушибешь.
Придет серенький волчок
И утащит во лесок.
Там и ангелы поют,
Ко себе сынка зовут…
Карий отошел в сторону и столкнулся с Семеном Строгановым. Купеческий сын ползал на коленях и, размашисто крестясь, отдавал земные поклоны. Карий отчетливо разглядел, что его затылок был рассечен и окровавлен так, как обычно бывает от удара кистеня.
– И меня не зови, не пойду… – сказал Семен, не поднимая глаз. – Иное царство грядет днесь, где ночи уже не будет и не будет нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, потому что всех осветит Господь Бог!
Вдалеке показался Савва, ковылявший на костылях, с трудом передвигая распухшие, почерневшие ноги. Подойдя, он посмотрел Даниле в глаза и улыбнулся:
– Я пойду…
Карий почувствовал толчок – изба вздрогнула, загудела и занялась разом, как просмоленная.
– Лошадь, лошадь спасайте! – истошно кричал Савва, спросонья путаясь в штанинах. – Без лошади пропадем!
В горящей конюшне Василько, в порванном и перемазанном кровью исподнем, загонял волка в угол, стараясь лишить хищника маневра. Вбежавший Данила понял, что с матерым зверем казаку не управиться, скоро волк перестанет пугаться огня и растерзает казака в два счета.
Карий вытащил ятаган и неспешно пошел на зверя.
– Куды! – завопил Василько. – Сам с него шкуру спущать буду!
Данила медленно приближался к волку, улавливая каждую мысль, предугадывая каждое движение. Волк, почуяв силу противника, прекратил метаться и приготовился к схватке. Шерсть встала дыбом, морда ощерилась, обнажая ровные ряды смертоносных зубов, и только в глазах блеснуло ледяное отчаяние…
Зверь бросился вперед, одним прыжком преодолевая пять человеческих шагов, намереваясь вцепиться врагу в горло. Карий увернулся, по-скорпионьи выбрасывая клинок вперед, на лету распарывая волчье брюхо. Вторым ударом проткнул сердце, загоняя лезвие ятагана по рукоять.
Зверь забился в конвульсиях и, соскальзывая с клинка, рухнул вниз, к ногам Карего. Данила провел по лезвию ладонью и попробовал