в ответ господину Лентовскому и сказал:
– Если называть вещи своими именами, вам интересно, где нашкодил сынок вице-губернатора и отчего папенька не отправил его из России, чтобы улеглись страсти? Нет, ваше превосходительство, я не проиграл в карты папенькино имение, не подделывал векселя и не соблазнял дочь какого-нибудь великого князя.
– Ну, если не желаете рассказать, то не надо, – развел руками штатский генерал. – Но истина все равно всплывет, а так я подумаю – чем же смогу помочь.
А что если сказать правду? Или ту правду, которую я сам знал? Попробую.
– Николай Викентьевич, на самом-то деле никакого секрета здесь нет. На самом-то деле есть две причины, почему я оказался в Череповце. Сказать? – Дождавшись, пока Лентовский кивнет, я принялся за рассказ: – До моего батюшки дошли слухи, что среди моего окружения имеются если не революционеры, то люди радикально настроенные. И он решил, что следует убрать меня куда-то подальше. В том смысле – что от греха подальше, пока я и на самом деле не измазался и не стал каким-нибудь анархистом или большевиком.
– Простите, кем? – не понял Николай Викентьевич. – Что за большевики такие?
Ну вот, что я такое ляпнул! Об анархистах-то известно, а какие могут быть большевики? Скорее всего, еще и о социал-демократах никто не знает, да и имеются ли они в России?
– Оговорился, – поспешно ответил я. – Хотел сказать большаки, а вышло большевики. А большаками у нас называли тех, кто в народ собрался идти. Мы смеялись – дескать, чтобы донести до крестьян правду, нужно на большак выйти да орать громче.
– А, вот оно как, – с облегчением выдохнул Лентовский. – А все-таки у вашего батюшки имелись основания подозревать вас в причастности к революционерам?
Хороший вопрос. А черт его знает. Но не станешь же отвечать именно так. Попробую выкрутиться.
– Вот честное слово – не знаю. Вполне возможно, что я и читал какие-то антиправительственные прокламации, вел беседы, но, честное слово, не воспринял все это всерьез. Или это просто все как-то прошло мимо меня. Я искренне считаю, что цареубийство – это уже само по себе страшное преступление. А те горячие головы, что призывают народ к топору, не понимают, что гражданская война – самое страшное, что может произойти со страной.
Скорее всего, это говорил именно Иван Чернавский, сидевший во мне, а не я сам. Ведь я-то был убежден, что Октябрьская революция была неизбежна и необходима. Да что там – я и сейчас так считаю. Но разглагольствовать о судьбе страны, о социальном перевороте – нелепо. Уж точно я не обращу действительного статского советника в коммунистическую веру.
– Знаете, я вам верю, – кивнул Лентовский. – А ваш отец, скорее всего, что-то услышал, получил какую-то информацию и очень испугался за вас. Возможно, он это сделал напрасно, но отец – это отец. Отцам свойственно переживать за своих детей. У меня у самого есть дети от первого брака, я за них очень переживаю. Возможно, вы уже слышали, что у Череповца есть основание