жевали дефицитные жвачки.
Вечером мы пришли в клуб. Никто не сказал, чтобы мы убирались. Нам сказали, чтобы мы принесли три литра водки. Откуда взять? – Откуда хотите. Мы искали, искали, и не нашли. За это нам не влетело. В тот же вечер я наблюдал ещё одно событие. Возле клуба возникла потасовка. Сразу, после того как нам дали по шее, к клубу подъехало два «газона» с мужиками из соседней деревни. Они рассредоточились, выловили с десяток наших сельских, не успевших убежать, которые только что били нас. Им сначала дали по шее, а потом приказали принести водки. Откуда взять? – Откуда хотите. Девчонки пытались улизнуть из клуба. Чужаки к ним цеплялись, и никто за девчонок не заступался. Чужаки тоже рисовались красивыми пачками от сигарет, жевали жвачки и были похожи на буйное стадо бычков. Вдруг появился здоровый молодой мужик из нашего села, велел им убираться. Кто-то бросился на него с ножом, но он как-то спокойно и ловко подловил одной рукой пьяного мужика, поднял над собой и швырнул в палисадник. Чужаки вытащили из фургона цепи, топоры. Он подождал, когда все они подойдут к нему поближе и сказал следующее: «За людское ответите». Чужаки отступили.
Паук…
В то лето все предчувствовали: что-то надвигается. Из всех определений происходящего, которые мне довелось слышать, особенно запомнилось слово «коллапс».
Люди ждали чего-то и почти не замечали друг друга, смотрели телевизор, ждали новостей. Однако в телеке не было ничего интересного, кроме Кашпировского, который повторял одно и то же: «У вас всё хорошо! Вы здоровы! Вы сыты! У вас всё наладится! Отныне у вас есть надёжный хозяин! Он в вашей голове! Он всесильный! Он за вами присмотрит! Он говорит вам – радуйтесь, будьте счастливы! Делайте, что хотите! Вы свободны!» – и люди в городах и сёлах внимательно смотрели. Людям было в диковинку. Люди верили.
В телеке были стадионы раскачивающихся людей, а в реальности, в комнате, передо мной были нормальные люди: отец, мать, наши гости, и они просто сидели и просто смотрели. Серьёзно, внимательно, молча. Я не мешал им – наблюдал. Было в этом что-то иезуитское.
Отец тем летом обещал сходить со мной на рыбалку. Я бы мог и один, но мне хотелось порыбачить именно с ним. Он обещал уже с неделю. Не позволяли дела и летняя деревенская работа по хозяйству. В воскресение он пообещал железно, но в обед диктор в телевизоре заявил, что через десять минут начнётся сеанс Кашпировского, дескать, соберитесь всей семьёй, пригласите друзей и соседей. Отец сказал, что сегодня порыбачить не получится.
К нам слетелись соседи, бабушки, дедушки, мужики, бабы. Все были в сборе. Сеанс начался. Они молчали и смотрели. Я смотрел на них. Прошёл час. Я не вытерпел и сказал: «Папа, пойдем на рыбалку, ты же видишь, как скучно». Он молчал. Все молчали. Никто даже не повернулся ко мне. Я не удивился. Я повторял: «Папа, папа, папа…». Никто меня не слышал – я почти кричал. «Папа, папа…» Отец вяло, даже вязко пошевелился. Тогда я взял