когда выпустят и, что не имеют права писать никому писем.
– Какой ужас! А за что посадили – пишут?
– Нет, не разрешают, наверное.
– Что они могли сделать такого, что их посадили в тюрьму? – спрашивала, поминутно сморкаясь в платок, Роконоца.
– Кто его знает…Сажают, главное, и старых, и молодых. Скоро до детей дойдут, – возмущалась Ксенексолца.
– Роконоца испуганно посмотрела на нее:
– Ты помолчи лучше. Она оглянулась в сторону своих детей. Задержала взгляд на пятнадцатилетием Феде. Сердце сжалось.
– Неужели и до этого дойдут? – в горле у нее было так сухо, что ее голос шелестел, а не звучал. Роконоца перевела глаза на иконы и перекрестилась:
– О Теос мае, сохрани и помилуй.
Подруги тоже перекрестились.
– У тебя хоть в доме есть мужчина, – Кица кивнула на Федора, – он хоть как-то может помочь.
– Да, тебе не легко, Кица, но у тебя только один ребенок. А что нам делать с такой оравой? И мне скоро рожать.
– Не пропадем. Мир не без добрых людей… У других еще хуже. – Ксенексолца хотела казаться бодрой, а у самой голос срывался. Но она сделала вид, что закашлялась.
– Лишь бы хуже не было, – добавила Кица.
Как в воду глядела: в сорок первом началась война с немцами, а в сорок втором, по постановлению Партии правительства, во главе с генералиссимусом Сталиным, все греки подлежали высылке. А пока, оставаясь одна, без мужа, работая день и ночь вместе с старшими детьми, Роконоца могла сказать, что жили они не голодно. Федор помогал заниматься скотом и огородами, Кики – смотрела за домом и младшими детьми, полностью заменив им мать. Она и мыла, и стирала, и готовила, и шила, латала оборванные штаны братьев, штопала носки, доила коров, и гнала молоко через сепаратор на сметану. И получала нагоняй от матери чаще других. Потому что не все у нее удавалось, не все успевала. С играми и, вообще, с детством она распрощалась еще лет в шесть: как это было принято во всех семьях: старшая дочь обязана помогать матери по дому и нянчить младших. Иногда мать, видя, как она выбивается из сил, подбадривала: «Сейчас, сейчас Пулика, сейчас дети улягутся, и ты отдохнешь».
Куда уже отдыхать? Кики валилась с ног и засыпала быстрее малышей.
Всем было тяжело, но ей, бедняжке, более других. Роконоца это понимала, но что она могла поделать? Она сама выпахивалась, чтоб успеть сделать все необходимое. Много сил забирал болезненный новорожденный Ванечка. Жизнь требовала постоянной работы, чтоб семья могла выжить. Каждый день она ждала возвращения Ильи. Неграмотная, не знающая русского языка, она даже не могла поехать в город и что-то выяснить, а Федора она панически боялась отпустить от себя: а вдруг заберут на улице, как это случалось с другими, как рассказывали сельчане. Нет, придет время – муж вернется. Иначе и не должно быть. Ведь страна, в которой она живет, самая справедливая и, когда выяснится ошибка, Лия обязательно будет освобожден. Утром и вечером она стояла на коленях перед иконой и просила Исуса Христа