Когда мне исполнилось пять, я начал очень быстро расти, и отец уже с нетерпением ждал, когда я стану для него подмастерьем. Но в первый же мой рабочий день я чуть не сжёг себя. Меня отправили раздуть огонь, а я ещё ни разу не пользовался мехами, и эта огромная махина подбросила меня почти в самый огонь. В последний момент дедушка откинул меня подальше от разгорячённой печи. Его борода сгорела под ноль, а лицо покрылось шрамами.
После того дня мама забирала меня в свою мастерскую, а иногда отец передавал мне уже готовые мечи на полировку. Родители и сами перепугались и решили на время оградить меня от опасной работы. А вот ухаживать за оружием мне понравилось. Когда полируешь металл до блеска, кажется, он поёт, искриться, а если постараться, то можно даже разобрать лёгкую мелодию. В детстве у каждого меча для меня была особенная песня, я запоминал эти мотивы и ритмы и позже играл для мамы, а она помогала сочинить песню. А ювелирные украшения, которые мы делали с мамой, они были такие утончённые, маленькие и изящные, словно эльфийские фигурки.
Постепенно я разобрался в камнях, как огранить алмаз и обработать малахит. А ещё какой лучше взять камень для палочки огненного мага. Всё это было таким загадочным и чудесным. Это занятие поглощало меня, и я думал: вот оно, вот чем я займусь, когда вырасту.
Мои родители погибли в пожаре.
Я не знаю, был ли это поджог или кто-то из домочадцев не закрыл створку печки, но наш дом пылал так ярко и ослепительно, словно отблески солнечных зайчиков в минерале. Мама разбудила меня и вывела на улицу, передав в руки соседки. А сама бросилась обратно, кажется, за вещами, или дедушкой, или украшением, которое мы делали накануне. Я уже плохо помню то тёмное, морозное утро. Помню, как стоял, пока дом не потушили, а потом побрёл по пепелищу в поисках родителей. Я не нашёл их, но уйти с места, где когда-то была спальня родителей не смог. Кажется, даже не плакал, просто смотрел на угольки от кровати, шкафов. А потом на небо, откуда сыпался пепел. Он был будто повсюду, от него першило в горле, и вся моя одежда была серая.
Позже меня утащила тётушка с пепелища, долго отряхивала от золы, прежде чем впустить в дом, но, устав, просто заставила раздеться на улице до трусов, а мою пижаму выкинула. И заставила выкинуть обгоревшую шпильку для волос, которую я нашёл среди золы. Больше у меня ничего не осталось.
Она относилась ко мне снисходительно примерно месяц, а потом отправила в кузню рядом с домом. Каждый раз, работая среди пламени, стука наковальни и криков, я словно был в аду. Ненавижу кузницы, но ещё больше – советы забросить эту музыку и заняться мужской работой, пойти ковать мечи.
Только ближе к вечеру я выбрался из комнаты. Эмма сидела под дверью, она подскочила, как только я вышел, и со страхом взглянула на меня.
– Дядя Хаген, вам плохо? – тихо, одними губами спросила она.
– Нет, просто приснился кошмар, – я попытался выдавить из себя улыбку. – Не переживай, кажется дневной сон – это не моё.
Я как-то неловко улыбнулся, а Эмма не очень поверила