гоблины. Кусают, уродуют, насилуют. Как она дрожит, ночуя под открытым небом, сопровождая караван. Как пытается сражаться с обычными пустынными жуками, которых вокруг Гело как грязи. Не хочу так.
Мы вышли из подсобки мрачные, теперь оба помятые, будто только что перетаскали все протухшие запасы на свалку за город. Моё тело ломило так, будто я действительно нёс на себе тонну, не меньше. Ганс не смог оставаться за стойкой и передал всю работу Эмме. Лучик будто прочитала всё по нашим лицам и не донимала меня расспросами. Я забрал кружку эля и бульон с собой, правда, от таких подробностей совсем ничего не хотелось.
Сел на кровать с лютней и стал перебирать струны, мотив не складывался, а мысли всё кружили где-то вокруг рассказа Ганса, вокруг опасностей, которые Эмма может встретить, даже находясь рядом со мной. А ещё вокруг того, что так страшно, мне давно не было. С момента смерти родителей моя жизнь была тихой, без особых всплесков, и мне это нравилось, так было проще.
В лучшем случае я схожу с Эммой в поход, и она разочаруется в романтичности этого занятия. В худшем – она найдёт авантюриста вроде того мечника и убежит из дома. Не знаю, как сложится в действительности, но я просто обязан поговорить с Гансом ещё раз, я должен хотя бы попытаться приблизиться к лучшему раскладу жизни Эммы.
Я ещё долго сидел, пытался нащупать мелодию, но каждый раз выходило так пискляво и тоскливо, что меня пробирало до мурашек, а вместе с этим идея разговора с другом становилась всё немыслимее. Он же пошлёт меня куда подальше, а Эмму так и вовсе может запереть и никуда не выпускать. Надеюсь, моё откровение не сделает только хуже.
Когда за окном окончательно стемнело, я выглянул в коридор второго этажа. С таверны доносились тихие разговоры, изредка кто-то выкрикивал тосты. Почти на цыпочках я подошёл к спальне Ганса и коротко постучал.
– Кто? – голос друга раздался словно из глухой берлоги; вместо ответа я просунулся внутрь. – Что случилось?
– Я решил, что должен сказать тебе кое-что ещё, – закрыл дверь за своей спиной и прислонился к ней, надеясь, что она поддержит меня. – Эмма сегодня утром показала мне кое-что.
– И что же? Рассвет? – Ганс хихикнул, но я решил не расслабляться.
– В твоей таверне был мародёр, с которым она стала дружить и бегала к нему почти каждое утро, – теперь ему было не до смеха. – Она купила меч и надеялась сама выучиться на мечника.
– Я порву его, – Ганс вскочил с кровати.
– Нет надобности, – я коротко мотнул головой. – Я спел ему пару песен, и мародёр обездвижен, скорее всего, он далеко за пределами города. Но я хочу сказать тебе не это. Эмма твоя дочь. В ней течёт твоя кровь.
– Я запру её, – мой дорогой друг тяжело опустился на кровать, его кулаки сжимались до белых костяшек, а челюсть так шевелилась, что я слышал щелчки.
– Ты и сам понимаешь, что это не поможет. Она твоя дочь. Такая же, как и ты.
– Она никуда не пойдёт! Ни с мародёром, ни с кем бы то ни было