родов, как сделать так, чтобы богатство, идущее по этим дорогам, приносило благо не только богатым и сильным, но и простым людям.
А когда речь зашла о будущих сезонах кочевок, в глазах обоих биев появился особый блеск – так блестит снег на вершинах гор перед рассветом. Ведь кочевки – это не просто передвижение людей и скота с места на место. Это сама жизнь народа, его дыхание, его путь под вечным небом. В правильно выбранном маршруте кочевья – залог выживания рода, его процветания, его будущего.
Иногда они замолкали, и тогда в юрте становилось так тихо, что можно было услышать, как потрескивают угли в очаге, как шелестит ветер в траве снаружи, как бьются сердца двух мудрецов, решающих судьбы своего народа. В эти минуты молчания, казалось, сами духи предков спускались с заснеженных вершин, чтобы подсказать правильное решение, направить мысли старейшин на верный путь.
Каждый жест в этом разговоре был значим. Когда Бирназар бий слегка наклонял голову, это означало сомнение. Когда Боорсок бий прикрывал глаза, это был знак глубокого раздумья. Когда их взгляды встречались, в этом была та особая связь между мудрецами, которая не нуждается в словах.
И только горы, древние и мудрые, молча наблюдали за этим разговором, зная, что от решений, принятых сегодня в этой юрте, зависит будущее не только отдельных людей или родов, но и всего народа, чья судьба неразрывно связана с этими вершинами, с этим небом, с этой землёй, политой потом и кровью предков.
В аилах есть особые люди – те, чья судьба отмечена печатью горя, но кто несёт своё горе с таким достоинством, что оно превращается в особую красоту, как превращается в жемчужину песчинка, попавшая в раковину. Такой была Айжаркын. Она двигалась среди праздничной суеты как лунный луч среди ночных теней – неслышно, незаметно, но её присутствие словно освещало всё вокруг каким-то особенным, печальным светом.
Траур по погибшему мужу не позволял ей участвовать в общем веселье, да и положение вдовы требовало особой сдержанности. Но были в её движениях, в том, как она склонялась над котлом, как поправляла край ковра, как подавала гостям пиалы с кумысом, особая грация – та природная красота, которую не спрячешь под чёрным платком вдовы, как не спрячешь свет полной луны за облаками.
Бирназар бий замечал её. О, этот человек, привыкший читать судьбы людей как опытный следопыт читает следы на горной тропе, видел больше, чем показывала Айжаркын. Его взгляд, острый как клинок и мудрый как взгляд горного орла, не раз останавливался на её фигуре, когда она проходила мимо, склонив голову, как склоняется молодая берёзка под тяжестью снега.
Было что-то завораживающее в том, как она несла своё горе – не как тяжкое бремя, а как драгоценный груз, доверенный ей судьбой. Её глаза, опущенные долу, хранили в себе какую-то тайну – может быть, память о счастливых днях с Алымбеком, а может быть, тихую надежду на то, что не всё ещё потеряно в этой жизни, что есть ещё что-то впереди, кроме одиночества и печали.
Округлившийся живот – знак новой