ер. Болтанка была ему нипочем, но скользкая и вечно мокрая палуба псу не нравилась, поэтому, вытащив наружу свой худой зад, он тут же устраивался где-нибудь под лавкой. Иногда при особо сильном ветре Каме хотелось к нему присоединиться. Он сел на паром в Шербуре и теперь гадал, успел ли Яков, отправившийся из Гавра, прибыть раньше его. Это было важно. К его появлению в Лондоне все организационные проблемы должны быть решены, а встречи назначены.
Впрочем, мысли на эту тему были скорее возможностью переключить мозг с гораздо более тревожных дум.
Получая тубу с двумя картинами Леонардо да Винчи, вывезенными в девятнадцатом году из России, посланец передал ему личную благодарность комиссара и тут же озвучил новое поручение. Это было неожиданно. Кама рассчитывал на небольшую передышку, во время которой мог попасть в Петроград. Он уже поверил, что это возможно, рассчитал время, выстроил и продумал пути передвижения. Но недаром говорят, что человек предполагает, а Бог располагает.
Полученное задание было плохо тем, что отдаляло его возвращение в Россию даже не на недели. На месяцы.
– Я понял, – ответил Егер посланцу. – Готов к выполнению.
Наконец томительное путешествие закончилось. Из Портсмута автомобиль довольно шустро примчал его в Гилдфорд, и мрачное настроение удалось постепенно вытеснить, заменив нетерпеливым ожиданием активных действий.
В Гилдфорде он пересел в арендованный автомобиль и почувствовал, что настроен на работу.
Встреча со связным должна была состояться на благотворительном вечере в честь вдов офицеров, погибших в Первой мировой. Такие мероприятия обычно пользуются успехом среди членов парламента и депутатов. А уж хорошенькие вдовушки на подобные вечера валом валят. Вдруг удастся поправить не только материальное, но и семейное положение.
Кама прибыл на вечер в приличествующем уровню мероприятия смокинге в сочетании с серым галстуком. Оглядевшись, понял, что Яков, как всегда, рассчитал точно. Наряд позволил раствориться в толпе и никому не бросаться в глаза. Особенно вдовушкам, кидающим на благотворителей алчные взоры.
Его место, предпоследнее в ряду, находилось справа от сцены рядом с боковым выходом. Тоже удачно. Кресло справа пустовало.
Не успел Кама осмотреться, как свет приглушили, и на сцене появилась пожилая дама в траурном наряде.
– Вдова маршала Вилсона, застреленного месяц назад террористами из ИРА, – прошептал сосед слева.
Поприветствовав публику, ведущая объявила первый номер программы:
– Знаменитый Григорий Пятигорский и не менее знаменитый Альберт Эйнштейн! Приветствуйте, господа!
Первым на сцену вышел виолончелист Пятигорский, которого Кама помнил еще с блистательных концертов в Петербурге.
Пока он настраивал инструмент, Кама гадал, какое отношение музыкант может иметь к великому физику. Неужели Альберт Эйнштейн собирается таким необычным способом презентовать теорию относительности?
Он даже оглянулся в поисках недоуменных – как и у него в эту минуту – лиц. Однако, похоже, для остальной публики подобное сочетание было не в диковинку.
«Наверное, таким образом легче приманивать благотворителей», – решил он и вместе со всеми зааплодировал появившемуся на сцене в помятом костюме Эйнштейну.
Он с интересом ждал начала необычного выступления, но, к его удивлению, Альберт вдруг достал стыдливо спрятанную за спиной скрипку и, кивнув Пятигорскому, взмахнул смычком.
Они сыграли ноктюрн Гайдна, потом небольшую пьесу Брамса. И все это время Егер не сводил с Эйнштейна изумленных глаз.
– Говорят, в прошлом году ему наконец присудили Нобелевскую премию, – прошептал пожилой джентльмен слева, – но всего лишь за теорию фотоэлектрического эффекта. Как будто больше не за что!
– Я всегда говорил, что в Нобелевском комитете сидят одни тупицы, – согласился собеседник. – Однажды Эйнштейн сказал, что бесконечны лишь Вселенная и глупость человеческая, хотя относительно первой у него имеются сомнения. Начиная с девятьсот десятого Эйнштейна выдвигают каждый год, но безрезультатно.
– Стоит ли удивляться? Эйнштейн опровергает все, с чего эти вялые академики кормились годами!
– К тому же он, говорят, коммунист.
– Думаю, они смогли бы пережить это, не будь он евреем. На родине, в Германии, Эйнштейна просто затравили, я слышал.
– В газетах звучали призывы к убийству! Именно это вынудило его уехать.
– Ставлю на Эйнштейна. В конце концов, если надоест воевать с мракобесами, он сможет зарабатывать игрой на скрипке, – неожиданно услышал Кама шепот справа и покосился на севшего рядом человека.
Не отвечая, Кама кивнул.
– Завтра на Трафальгарской площади митинг, – негромко продолжил незнакомец. – Стойте ближе к колонне Нельсона. Я сам подойду к вам.
– Сегодняшняя встреча – лишняя осторожность?
– Нет. Я должен показать интересующего нас