Эвелин.
Они пошли по коридору, половицы издавали мерзкий скрип. На окнах пауки сплели свои собственные шторы и застыли в неподвижном ожидании добычи, которой в этом доме было в изобилии. Эдвин с проницательностью энтомолога разглядывал, как один из них заматывал муху в паутину. Она изредка жужжала, встряхивая паутину, но выбраться у нее уже не было шансов. Это зрелище слегка покоробило его, он дернул плечами в легком омерзении и пошел следом за Эвелин.
– Это ее кровать? Какая огромная. – Прошептала Эвелин.
Она, вообразив себя ведьмой, театрально прошлась вокруг кровати и легла на нее.
– Я устала колдовать сегодня! – С демонстративным утомлением произнесла она.
Эдвин лег рядом. Они смотрели в потолок несколько минут, не произнося ни слова, и вдруг Эвелин заговорила:
– Интересно, что это за жизнь такая? Живешь себе в отречении, варишь отвары, колдуешь, а потом тебя повесили. – На последних словах она поджала нижнюю губу, будто все эти действия имели комичную бессмысленность, как и их конец.
– Будто у простых людей жизнь имеет больше смысла. – Ответил он, и она оценила его весомый довод легким кивком согласия.
Она повернулась к нему.
– Думаешь, и наша жизнь – тоже пустая трата времени?
Он пожал плечами, безмолвно отвечая на ее вопрос.
Она положила голову на его плечо, а левую руку на грудь, ощутив его бешеный пульс.
– Тебе все еще страшно?
– Нет… то есть да, но страшно не от этого дома.
– А чего же ты тогда боишься? – Она подняла голову и встретилась с его взглядом.
Он ничего не ответил и коротким движением головы примкнул к ее губам. В один момент в мыслях каждого из них вспыхнул вопрос: «Что мы делаем?». На одно мучительное мгновение, не открывая глаз, они отпрянули друг от друга на бесконечные миллиметры. Ниточка слюны растянулась между их губ. Не выдержав этой нескончаемой паузы, она решительно взяла его за голову и прижала к своим губам. Она ощутила их пылкий жар, потом их движение вниз по шее. Дальше она не осознавала ничего, кроме его горячих рук под ее юбкой. Она ощущала стройность своей талии через обхват его ладоней, будто он стал лишь инструментом, назначением которого было торжествующее осознание самой себя через телесные ощущения. Он чувствовал дрожь ее тела и воспринимал ее как вызов. Пылинки с кровати ведьмы разлетелись в темноте спальни подобно планктону в непроглядном мраке океанского дна. Совершая этот постыдный ритуал, они ощущали себя детьми, тайком рисующими похабщину на соседском заборе. Кратковременная резкая боль внизу живота заставила ее замереть в напряжении, будто струна, готовая к следующему аккорду. Она сделала глубокий вдох, начав его коротким стоном, и ее вены пульсировали. В полумраке они не заметили, как их глаза чернели в такт потокам в их венах. Короткий пронзающий стон заставил ее выгнуться лицом к изголовью кровати, и через секунду она повалилась на грязную простыню. Несколько секунд она лежала, не желая представлять что-либо вне этого момента, будто в мире