волосы свисали тусклыми, спутанными прядями, обрамляя редкие проплешины на голове. Тонкие обветренные губы всё время двигались, словно она что-то жевала. А глаза… Глаза тонули в глубине тёмных глазниц, смотрели оттуда напряжённо и остро, как два голодных зверя, готовых наброситься на добычу.
– Дровосек, говоришь? – старуха окинула взглядом гору дров. – А я-то подумала, ты себе запасы готовишь. Смотри, сколько набросал – хватит на всю зиму.
– Ну, как видишь, не только себе, – Плим усмехнулся и вытер лоб рукавом. – А тебе, бабуля, чего надо?
– Нужный человек мне попался, значит, – старуха слегка кивнула, её голос звучал странно мягко, почти ласково. – Имя-то у тебя есть, дровосек?
– Имя? – Плим отбросил топор в сторону и ухмыльнулся. – Имя даже у бургомистрового козла есть, бабуля, хоть он на него и не откликается. А меня, так и быть, Плимом зовут. А ты кто будешь?
Старуха не ответила на вопрос. Её клюка мягко отодвинула ветку, лежащую на земле, и она бесшумно скользнула к упряжке, её движения были странно лёгкими и плавными. Из-под длинного балахона показалась сухая морщинистая рука и потянулась к морде осла. Тот резко мотнул головой, издал жалобный возглас и отступил, едва не перевернув возок.
– Осторожно, мать, он у меня конь боевой, вдруг как вспомнит свои подвиги, – усмехнулся Плим, похлопав ослика по боку.
Старуха кивнула, и уголки её губ изогнулись в кривой улыбке.
– Плим, значит, – глаза блеснули из-под капюшона. – А продай-ка мне свои дрова? Да если уж на то пошло, за твою «лошадку» я бы тоже заплатила.
– Лошадку? – Плим рассмеялся, вытирая лоб. – Ох, бабуля, эта «лошадка» в любом забеге первой с конца придёт! Нет, осёл мой не продаётся. А вот дровишки – другое дело. Только цена у меня для всех одна – хоть тебе, хоть королевской кухарке.
– Ну что ж, – старуха громко стукнула клюкой по полену, будто подтверждая договорённость. – И на том спасибо. Я, хоть и стара, а заплатить есть чем.
– Отлично! – Плим закинул в возок ещё одно полено. – Сейчас всё погружу, и тронемся. Далеко твой дом, бабушка? Что-то не припомню, чтобы видел тебя среди наших.
– Дом мой недалеко, – голос старухи стал ласковым, почти обволакивающим. – Я в деревнях не живу. Людей, знаешь, побаиваюсь. Да и кому я там нужна? А лес – совсем другое дело.
– Вот как! Отшельница, значит? – Плим рассмеялся.
– Можно и так сказать – отшельница, – прошептала старуха.
– Ну что ж, тогда посиди на пеньке, отшельница. Мы с ослом быстро управимся.
Плим принялся за работу. Закидывал дрова в возок ровными, отточенными движениями. Работа была монотонной, но шла быстро – руки действовали привычно, не давая мыслям забраться в голову. Полено за поленом ложились в повозку. Погрузив всё до последнего чурбака, он подровнял дрова, накрыл рогожей, крепко стянул верёвками и шумно выдохнул, откидывая со лба мокрую прядь.
Только теперь он снова посмотрел на старуху. Она стояла неподвижно,